накапливаемый поколениями бытовой хлам. Я швыряю пса в эту закрытую дверь. Он пытается укусить меня за лодыжку. Я бью его ногой. Хруст черепа или шейных позвонков под подошвой. Кость врезается в доски. Я бью несколько раз. У него пробито легкое. Он не может встать.
Я склоняюсь над ним и всаживаю нож в брюхо. Дергаю в право, ничего, обухо. Дергаю снова, в другую сторону и лезвие вспарывает несколько сантиметров его шкуры вместе с потрохами, затрагивая диафрагму.
Он булькает и шипит на полу.
Меня бьет крупная дрожь. Тяжело дышу.
Одновременно хочется кричать и замолчать навсегда.
Опираюсь о дверной косяк. Шумно вдыхаю и выдыхаю прохладу. Меня всего люто колбасит.
Выхожу во двор.
Смотрю в небо и почему-то поднимаю в стороны руки в интернациональном жесте "Ну и хули ты мне сделаешь?" Я не знаю к кому обращался и в принципе ли это не было чем-то наподобие судороги на фоне психического истощения.
Я прислоняюсь к стене дома и медленно сползаю вниз, пока не скрючиваюсь в подобии позы эмбриона на холодном асфальте.
Я слышу его хрипы.
Я слышу как кровь забивается в его легкие.
Я слышу шорох его тела, дергающегося на полу.
Я слышу, как жизнь уходит из его тела.
Шок.
Упираюсь взглядом в стену. На этот раз по-настоящему пустым взглядом. Докуриваю сигарету до фильтра. Выкидываю и достаю следующую.
Я не знаю сколько так просидел.
Мне мерещился надрывный хрип, даже когда тишину не разрывало мое собственное дыхание.
Когда я вошел в сарай, подсвечивая себе дорогу фонариком, он уже остывал. Трупное окоченение. Будто деревянная игрушка, которую туго обмотали шерстью. Кровь. Она была ярче чем я думал и не такой густой, как я предполагал. Лужа растеклась под дверью. Кровь была на моих штанах и кроссовках. Слипшаяся шерсть. Темные точки ран и выглянувшая лента пищевода, буро-желтого, из той раны в живот.
Я заматываю тело в мешок из-под крупы. На вытянутых руках затаскиваю в огород. Швыряю на дно ямы. Вроде нормальная глубина. Закапываю. Курю и закапываю.
Топчу могилу.
Закидываю облезлыми деревяшками, листьями и грушами.
Я устремляю взгляд в небо, силясь найти в нем… что?
Шел снег.
Олег Игоревич Лунин не верил в случайности, совпадения, магию, экстрасенсов и высшие силы. В первую очередь, он военный и его вера распространяется исключительно на оружие в руках, сослуживцев и выполнение поставленного приказа. Теперь же он верит в пресвятой рок-н-ролл — один из основных догматов Учения Четверых. Точнее, довольно весомые обстоятельства в виде Апокалипсиса заставили его поверить.
Надо же… какая ирония, там где не справились автоматы, пистолеты и гранаты ныне орудует старый добрый "Rammstein".
Шесть человек, запертых в бетонной коробке, где из достопримечательностей только разбавленный вискарь и под сотню гигабайт музла, варьирующейся от "Nickelback" до симфонического постапокалиптического оленебойного антихристианского экстремального языческого финно-скандинавского метала.
Сейчас их шестеро.
Раньше было больше. Насколько?.. хороший вопрос.
Олег перестал воскрешать в памяти их лица, тех с кем тянул лямку несколько лет и за кого был готов подохнуть. Почему-то при отзвуках этих имен подкорку мозга насиловали красочные, ослепительно-яркие картинки того, как они захлебываются собственной кровью, как истошно вопят в никуда, как под наслоением клыкастой, слюнявой и голодной плоти исчезают их тела, их потроха, их кости и самыми последними во тьме восставших псов из самых дальних глубин Преисподней скрываются глаза. Пустой взгляд точно в душу, точнее то что от нее осталось.
Нарвались на горстку слетевших с резьбы псевдовояк. Когда в руки бывших обывателей попадает оружие с их мировосприятием может произойти… всякое. Насколько нужно быть отмороженным, дабы обстрелять и забросать коктейлями Молотова военный конвой, когда на руках пара обрезов и несколько трофейных Макаровых?
Огнестрельное оружие, безусловно, отлично показывает себя в городских боях, но у него есть существенный минус — звук. Раскатистые отголоски выстрелов отражаются от стен и резонируют в ушные раковины новых гостей. Гостей, которых привычнее было бы увидеть на Бале Сатаны, нежели в декорациях современного мира.
Олег и не знал, что клыками в принципе можно не то что прокусить колесо "Урала", а буквально содрать покрышку с диска, частично выворотив амортизаторы. Грузовик слетает с недоделанной трассы, вколачиваясь в пятиэтажку. Водителя пришлось бросить — его ноги раздробило, зажало под смятым металлом. Там же остались трое пацанов, совсем молодых, еще безусых. Переломанные куски мертвечины. Нужно было идти, пока стая не догнала их, пока последние силы не испарились в никуда, пока мертвые не восстали и не вцепились в глотки живым.
В большинстве своем это были просто облезлые дворняги.
Потрепанные, уродливые, вызывающие брезгливую жалость пополам с омерзением. Вот только эти дворняги были куда опаснее профессиональных бойцовских псов. Это была стая, что разрывает людей в клочья за жалкие минуты. Стая, что не знает об усталости и не остановится, пока не вцепится в глотку. Стая отгрызает конечности, головы, обгладывает кости и окропляет кровью морды, погружая их во вскрытые животы. Олегу в каждой тени мерещился тот зеленый огонь, что полыхал в их глазницах. Огонь Смерти, коего он доселе не встречал у обычных зомби и упырей.
Он видел, как многотонная фура сбила тройку таких уродов, жрущих верхнюю половину тела подростка с аккуратным пулевым отверстием во лбу. Размазала их по асфальту, кровавое месиво и костяная труха. Человечина пополам с собачатиной. Не было ни единой целой части, но тем не менее это продолжало пытаться убить все что оказывалось в радиусе непосредственной досягаемости. Олег видел, как одну из псин изрешетили очередями из двух калашей. Половина обоймы в череп. Такого хватит для того, чтобы упокоить и вурдалака, но псы отказывались умирать.
И порой среди них появлялись… появлялось нечто.
Нечто, что было способно крошить бетон. Разрывать когтями металл. Прокусывать бронежилеты и спокойно переносить щедрую россыпь завязнувших в шкуре пуль. Смутные человекоподобные силуэты в ночной тьме, сверкающие алыми углями глаз. Нечто завывало за окнами их убежища, силясь перекрыть вой гитар и грохот барабанных установок, изрыгаемых из бэушной стереоаппаратуры, на которой все еще можно было рассмотреть пятна запекшейся крови бывшего владельца. Инструкции поведения в экстренных ситуациях предписывают опасаться потенциальных мест большого скопления людей. Паникующие люди — это чрезвычайно опасно, в первую очередь для самих паникующих людей. Какому человеку может прийти в голову мысль забиться в андеграундную тусовку панков и неформалов? Один вход-выход, маленькие зарешеченные окошки, куча бухла и самый минимум жрачки. Ах да, небольшая деталь — доподлинно так и не
