«А ты знаешь, что ведьм сжигают?» — услышала она в голове брюзжание колдуна.
И хотя думать она не любила, оказаться в пламени, испаряющем влагу, она не желала. По совету нового воспитателя, оделась в платье гвардейца, став такой же коренастой девчонкой. Подошла к окну — прыгать невысоко. Но всё-таки пришлось тратить полученную жидкость на восстановление сломанной при падении кости. Волоча ногу, Лайм с сожалением покидала тюрьму, от которой веяло родной слизью и разложением.
Но быстро осознала свою ошибку — в голове все еще мутилось, а потому осознание того, что никаких костей в ней и помине не было, пришло спустя несколько улиц.
Подобрав ногу, Лайм зашагала уже как ни в чем ни бывало.
Ночь благоухала минувшим дождём и теплом земли. Звёзды над головой истекали светом как она недавно семенем. Лайм благодарно им кивнула: без их расточительства влаги жизнь казалась бы вовсе невозможной. И вечно желчный и насмешливый колдун неожиданно с ней согласился.
Глава 13
Вдоволь налюбовавшись на ночное небо Рафляндди, Лайм неожиданно озадачилась довольно интересным вопросом — а куда теперь идти? Та роковая встреча с королевским отпрыском (в прямом и переносном смысле), чем разум был настолько мелок и слаб, что растворился в Лайм без остатка, окончательно смешала Лайм все карты.
Хотя, не то, чтобы у Лайм изначально был хоть какой-то детально проработанный план, но все же — она не завела в городе ни одного, даже шапочного знакомства, не сняла комнату в товерне и даже не заглянула в местный бордель, так еще и Микки пропал. И вряд ли найдется — все же, сколько времени она провела за решеткой!
«Так что же делать?!» — истерически металась визгливая мысль из угла в угол бедного желейного сознания Лайм, мешая всем там собравшимся голосам.
И, судя по всему, особенно самому сохранившемуся.
«Да хрен с тобой! У меня тут лавка в городе была. Все равно теперь пустует» — брезгливо, и явно через силу выдавил из себя мерзкий старикашка, после чего предательски замолчал, мол, сама найдешь.
А что Лайм? Лайм и пошла, куда глаза глядят да ноги идет — она что, зря тогда натрахала разведку, логистику и, до кучи, навигацию? А подсознание само подскажет, если что.
Ну и до подсказывало.
— Глянь, гвардейчик.
— Отбился, отстал от своих небось.
— А это зря.
Троица бродяг в темном переулке встретила прихрамывающую Лайм с воодушевлением, гоготанием и радостным похрюкиванием, предвкушая. То ли у них была очень длинная полоса невезения финасового порядка, то ли просто был зуб на городскую стражу, то ли обычные отморозки решили поразвлечься — Лайм не поняла, да и выяснять ей этого не хотелось. Тюрьма так сильно ее помотала, что даже вся королевская рать не помогла ей прийти в былую форму.
Смутившая бродяг гвардейская, скажем так, трофейная форма, уверенно занесла ее обладательницу в агролист отребья. Одинокий фонарь где-то на краю проулка выхватывал блеск ножей и алчных злых глаз трущобных обитателей.
— Вот тебе и срезала путь к лавке, — пробормотала Лайм дребезжащим голосом старого мага, а про себя уже резонно добавила: «Ну, влага есть влага, а опыт есть опыт».
Троица же уверенно взяла Лайм в кольцо. Которое постепенно сжималось. Девушка с удивлением посмотрела на лидера, коему совсем не понравилось спокойствие будущей жертвы. Где крики о помощи, выхватывание шпаги, в конце концов попытка к бегству? На миг в его крохотном мозгу мелькнула здравая мысль — а не ловушка ли это.
Но тут его взгляд упал на две выпуклости спереди гвардейского платья. Большие такие, характерные, рука протянулась, потрогала, и мозг грабителя отключился полностью.
— Баба!
— Моя!
— Крепкая! На всех хватит!
Гвардейский шмот лопнул под мозолистым натиском заскорузлых и крепких пальцев, являя переулку все прелести шестого размера.
Лайм вздохнула. Втянула затхлый воздух переулка. Он сильно уступал прелестям и влаге тюремной камеры, да и контингент здесь явно уступал количеством и качеством, но на безрыбье…
Звенели пуговицы платья по брусчатке. Дрожа от возбуждения, яркие представители социального дна умело оттаскивали девушку в еще более темный проулок. То, что она совсем не сопротивлялась, их не настораживало.
Лайм, покорно, как овечка на заклание, двигалась все дальше и дальше вглубь трущоб.
— Ладно, здесь давай.
— Окстись, тут не наш район. Знак видел?
— Ага. Мерзость. Да мы быстро.
Лайм обратила внимание, что на стене был намалеван знак в виде руки с глазом на ладони. Бродяги, похрюкивая от возбуждения, ловко избавляли и ее и себя от останков одежды, а вот по знаку изредка пробегали искорки.
«Они и не заметят. Чернь не видит магических потоков…» — пробурчал где-то на грани подсознания старый маг.
— Да она от страха язык проглотила. Даже не сопротивляется. Вас, гвардейцев, там вообще ничему не учат?
— Учат, учат. Сейчас она все нам покажет. Всю ихнюю академию и все экзамены повторно. Да детка?
Лайм улыбнулась. Покорно легла на грязь (кстати уютную, мягкую, влажную) и приняла в себя главного. Тот задергался, вошел в ритм, и через минуту с победным хрипом и хлюпом отвалился в сторону. Подельники загоготали. Лайм сморщилась.
— Гля, ей не нравится. Смотри, как может настоящий мужик!
Лайм сморщилась еще раз. То теплое и влажное, коим бахвалились бродяги, было не ахти какого качества, навыки не шли от слова совсем, и происходящее начинало ее откровенно утомлять. От такого отребья не то что новых перков, опыта то с гулькин нос.
Третий, кстати, оказался таким же скорострелом, как и главарь.
Но Лайм дотерпела и это — а все потому что нарисованный глаз на нарисованной же ладони вдруг открылся. И вперился в происходящее. В зрачке нарисованного символа явно сквозило недоумение и удивление, переходящее в гнев. Ей было любопытно наблюдать за странным, разгорающимся все больше, символом на грязной стене.
— Мне нравятся как они дергаются, — пробормотал главарь.
— Ага. Надо ее кончать. Время, да и район не наш, — буркнул второй.
— Держите ее, только крепко, — шепотом велел первый. Не сопротивляющуюся Лайм, и так прижатую к земле, ухватили за руки и ноги.
— Ну вот, весь десерт тебе одному… — тоскливо пробормотал третий.
— Ладно, ты снизу ложись, сзади. А я сверху. Поделим на двоих. А ты на стреме, понял?
Третий уныло кивнул.
Аккуратные, чуть пухлые губки Лайм призывно улыбнулись, словно королевской милостью дозволяя…
Так и порешили. Кряхтя, ругаясь и устраиваясь поудобнее в грязи, они вошли в Лайм с двух сторон. Вновь ритмично задергались. Затем, тусклая рыбка ножа первого ловко вошла под правый бок девушки.
Однако, вместо конвульсий агонизирующего тела, Лайм все время большей частью следившая за странным символом, решила, что с любовными процедурами пора завязывать.
Главарь, жаждавший насладиться агонией жертвы ударил ножом еще раз. Затем еще. Тоже безрезультатно.
И — тут стена раздвинулась, явив из темного провала громадную рогатую фигуру с красными глазищами и огромным достоинством.
Девушка же решила, что надо встать и поприветствовать новое действующее лицо. По новоприобретенной привычке наглухо закрыв при этом все свои основные отверстия для любви и радости.
На беду для городского отребья (пятнадцать минут дерганий и почти полный ноль пользы в плане опыта), Лайм, будучи заинтригована новым гостем, сделала это слишком резко.
Дикий вопль из двух луженых глоток свежесозданных кастратов разорвал окрестность. Лайм же, встав, слегка перестроила зрение, добавив ему способность кошачьего глаза. До двух истекающих кровью бродяг, бьющихся во все тех же конвульсиях от болевого шока, ей уже не было дела.
— Членотавр! Это Членотавр — прошептал стремительно седеющий третий. Впрочем, несмотря на то что своего отростка в любовных игрищах он не лишился, судьба его тоже оказалась незавидной, а жизненный цикл так же подошел к своему завершению. Лапища монстра схватила его за шею. Хрустнуло. Затем копыто чавкнуло два раза, прекращая боль бродяг, так и не ставших оперными певцами, плюща их черепа в кровавую труху.
