контроль трупа – стандартная процедура. М-да, сколько интересного и необычного можно иногда узнать о себе. Убить реального человека – это вам не отправить виртуального сидельца на перерождение, тут сноровка, выработанная в процессе длительной практики требуется. Судя по хладнокровию, с каким я кончил четверых парней, этой самой практики в моей жизни было более, чем достаточно.
- Жопа?! – удивленно-недоуменно воскликнул Саврасов. – Ты же, того… ну сдох вчера. Я лично проверил пульс, ошибиться не мог.
- Как видшь вскресс, чтоб, значт, накзат вас гадв. – Чёртова дикция, хоть и стараюсь говорить медленно, все равно получается невнятно. Впрочем, мои слова, вроде бы, доходят до сознания испуганного до усрачки предводителя местной шпаны. К тому же, легкие вечерние сумерки не помешали ему рассмотреть аккуратные отверстия в головах своих дружков и болтающиеся на жгутах нервных волокон выскочившие из глазниц под давлением пара их зенки. Зрелище, скажу вам, не для слабонервных.
- Ты что творишь, урод?! Тебя же повесят!
- Ха, насмшл ежка голй задницй! – Стараясь изобразить как можно более сардоническую ухмылку, выдал я. Судя по реакции парня, мне это отлично удалось. Так оно и немудрено, при моей-то «красоте», можно было особо не корячиться с реализацией сценического образа. Тут бы сам Станиславский с Немировичем-Данченко дружно завопили бы: «Верим!». – Нет, Дрюш, эт не я, ты грхнул своих држков, а потм спугавшсь сдеянного, выстрлил сам сбе в бшку. – Сука, проклятый речевой аппарат, всего-то пара невнятных фраз слетела с моих губ, а устал, будто вагон угля разгрузил. Практиковаться нужно начинать, как Цицерон в свое время. По свидетельствам современников этот древний римлянин выходил на берег штормового моря и распинался перед дельфинами и акулами, перекрикивая звуки прибоя и ветра.
- Ваня, Иван… не делай глупостей! – Ага, теперь уже не Жопа, а Ваня, Иван. Вспомнил, как меня на самом деле звать-величать. А я-то (точнее настоящий Силаев) даже предположить не мог, что оно ему известно.
Дальнейшие разговоры вести посчитал излишней тратой времени и сил. Вот стану таким же говоруном, как Цицерон, тогда и подискутируем со всяким охочим до словесных баталий индивидом, желательно женского пола. А пока, пардонте, язык во рту еле шевелится от переизбытка произнесенных слов.
Силой усадил Андрея на бревнышко, примерно на ту позицию, с которой стрелял по его дружкам. И поднеся к виску парня ствол «Орлана», без колебаний нажал на спусковой крючок. Убедившись в том, что «Бобик» сдох окончательно и бесповоротно, начал действовать будто на автомате. Аккуратно и со всем тщанием протер оружие обнаруженной неподалеку от костра тряпицей. Затем, удерживая ствол двумя пальцами через всё ту же тряпку, поочередно обошел приятелей Саврасова и оставил на лучевике их потожировые вместе с отпечатками пальцев. Наконец вложил оружие в руку его покойного владельца, не забыв отставить на нем многочисленные следы его пальчиков для будущей процедуры дактилоскопии. Пистолет, разумеется, упал на землю, но по сохранившимся на нём отпечаткам любой следователь легко составит картину преступления.
Сидели ребята выпивали. Как оно иногда бывает, не сошлись во мнениях в каких-то вопросах. В пылу спора Андрей Саврасов извлек из кобуры скрытого ношения запрещенный для владения гражданскими лицами ствол и сначала прикончил Николая Васильева, который, судя по характерной позе (которую я придал его телу), пытался метнуть в лидера свою дубинку. Чтобы замести следы преступления, Саврасов тут же прикончил остальных своих приятелей. Но, осознав будущие последствия содеянного, впал в состояние неконтролируемого безумия и решил добровольно распрощаться с жизнью.
Ну всё, на этом моя миссия завершена. Тряпка посредством которой протирал ствол и выполнял с ним прочие манипуляции полетела в костер. Как бы мне ни хотелось отведать колбаски с хлебушком, недоеденную закусь оставил нетронутой, лишь забрал один из двух спичечных коробков с солью. Был бы в единственном экземпляре оставил как есть. Благо поляна поросла густой короткой травкой, надежно скрывающей следы присутствия еще одного персонажа. Надеюсь, следственная бригада глубоко копать не станет, а если и станет, Иван Силаев безобидный сельский дурачок с ограниченными физическими данными вряд ли вообще войдет в круг подозреваемых лиц.
К месту своей будущей ночевки добрался когда на небесах во всю полыхали яркие ночные светила. Вернулся под знакомый осокорь. Мудрить с постелью не стал, улегся под раскидистой кроной и с чувством качественно выполненной работы спокойно уснул.
Глава 6
В Дубки я заявился к обеду следующего дня, обремененный полной корзиной свежевыловленной рыбы. К этому времени поселок кипел как растревоженный пчелиный улей. По утру трое местных мальчишек отправились рыбачить на Тюменьку и обнаружили пять тел с простреленными лучевым оружием головами. Поначалу мальчишки даже не сообразили, кого именно нашли на полянке у реки, лишь после покойников опознали по одежке и еще кое-каким характерным отметинам на телах.
Всю эту информацию я узнал из разговоров односельчан. Кстати, моя задумка вполне сработала. К бабке-гадалке ходить не нужно, чтобы с первого взгляда понять, что именно случилось на берегу Тюменьки. Рыдающие матери Васильева, Ромашова, Спицына и Заикина, стоя перед домом старосты, громко проклинали «адово семя Саврасовых», лишившее их любимых деток, а заодно и самого Василия Николаевича, воспитавшего такое «исчадие».
Все это я имел сомнительное удовольствие наблюдать собственными глазами, поскольку дорога к моему жилищу проходила аккурат через центр села. Протопал с отстраненным видом, продемонстрировав своим поведением полное равнодушие к происходящему. Короче, вел себя в полном соответствии с повадками настоящего Ивана Силаева.
Пока хромал по селу внимательно осматривался теперь уже собственными глазами и делал выводы. Село большое, домов на вскидку не пересчитать. Судя по засеянным злаками и овощами полям, а также фруктовым и ягодным плантациям в окрестностях Дубков, народ здесь активно занимается сельским хозяйством. Тюменька рыбная тож, и лес, откуда в сезон тащат возами грибы, да ягоды и прочие дары, а зимой пушнину. А еще рядом Пустошь-кормилица, куда регулярно ходят на заработки местные мужики из тех, что посмелее. Так что, по моим соображениям и воспоминаниям реципиента народ тут не бедует.
Вот и дом, мой милый дом. Двухэтажная изба-пятистенок, сложенная отцом из толстенных стволов лиственницы, за три года перед тем, как Игнату Силаеву суждено было сгинуть без вести в Пустошах. Вроде бы, батя собирался жениться во второй раз, но на мое счастье, так и не успел привести в дом новую хозяйку. Так и остались
