Медленно и соблазнительно вышагивая, Баба направилась ко мне. Остановилась в двух шагах, облизнула губки, и томно произнесла, чуть хрипловатым и очень сексуальным голосом:
— Раб, твоя дальнейшая судьба зависит только от тебя. Сможешь меня ублажить — будет легче. Нет — пеняй на себя, у нас великолепный пыточных дел мастер…
Просто молчу в ответ. Если честно, у меня уже порядочное время не было женщины, как‑то не до того было, и я бы не отказался кого‑нибудь «поублажать». Но то, что мой сокамерник рассказал про специфические пристрастия подземных воительниц… Ну его нафиг.
— Так что, раб, работай. — Продолжала тем временем Баба, — Для начала, лижи мои сапоги. Я жду.
Сделала ещё шаг ко мне, так, что я почувствовал исходящий от неё весьма будоражащий аромат. Пробежался глазами по прелестной и такой желанной фигурке, с низу до верху, задерживаясь на каждой выпуклости и впадинке. В другой ситуации, при других обстоятельствах, такая женщина была бы пределом мечтаний. Но когда наши взгляды встретились, всего аж передёрнуло — такая непроглядная чернота таилась на дне нечеловеческих зрачков. Всё обаяние вмиг слетело, а желание пропало. Сознавая, что шансов против воительницы нет — вряд ли нас оставили бы наедине, если бы сомневались в том, что она может со мной справиться, да и давешний инцидент припоминался — я просто смачно плюнул ей прямо в лицо. Со школы довольно метко это делал, а на такой дистанции промахнуться было довольно сложно.
А затем… Дальнейшее вспоминать нет никакого желания. Пыточных дел мастер действительно знал своё дело, и, когда меня спустя бесконечность отволокли обратно в камеру, не было ни одного участка тела, который бы не болел. Мне кажется, происходи всё это в реальности, у меня бы тысячу раз могло остановиться сердце — по крайней мере, много раз казалось, что оно вот — вот вырвется из груди. Но в игре этого не было предусмотрено, и оставалось только по возможности стойко сносить все те изысканные пытки, которые штатный тюремный душегуб считал нужным применять. Он работал не спеша, с чувством, с толком, и, от чего было особенно жутко — молча. Единственной радостью, вызвавшей приступ совершенно дикого смеха, который весьма удививил палача, было сообщение о том, что сила выросла на единицу. Это произошло, когда я бился в оковах, безуспешно пытаясь вырваться.
О том, чтобы заниматься какими‑то упражнениями, теперь не могло быть и речи. Оказавшись на холодном каменном полу, очень быстро забылся беспокойным сном, пытаясь хоть как‑то восстановить силы и душевное равновесие. Иногда просыпался от крыс, бегавших по телу и наступавших на раны, что заставляло содрогаться от боли. Мерзкие твари достали, будь у меня чуть больше сил и возможность видеть в темноте, устроил бы на них охоту… Пару раз вскакивал, когда по коридору проходили тюремщицы. Всё внутри сжималось от осознания того, что они могут идти и за мной, но пока проносило.
Счёт времени я б потерял, если бы не встроенные часы. Когда понял, что не могу больше спать, посмотрел на них — было полшестого ночи. Следующего дня. Сев, скривившись от боли, принялся копаться во внутренних интерфейсах, тщетно пытаясь найти хоть что‑то работающее. Бесполезно — контроль над Замком и над войсками потерял безвозвратно, как и возможность магичить. Хотя, внимательно исследуя все возможности, с немалой радостью нашёл одну доступную и потенциально спасительную функцию — «написать администрации». Накатал здоровенную жалобу, с замиранием сердца отправил, боясь, что не получится. Сообщение ушло, по крайней мере, в статусе слово «выполняется отправка» сменилось на «05:56». Кроме этого, ничего не произошло. Если мою жалобу и рассмотрят и удовлетворят, то явно не сразу. И не в такое время — офис находится в Америке, рабочий день у них уже должен закончиться.
А потом, за мной снова пришли. Очередная порция мучений, чуть разбавленных, на сей раз, вылезшим оповещением о поднявшейся на единичку выносливости. Как говориться, на безрыбье и крабовая палочка сойдёт: раз уж не получал свои положенные два уровня в сутки, хоть таким способом что‑то прокачаю… Правда, с радостью не платил бы за это такую цену. После очередного спонтанного роста характеристики, будто опомнившись, я стал специально стараться вырываться изо всех сил, благо, для этого напрягаться особо не приходилось — тело и так само всё трепетало и рвалось, пытаясь спастись от боли. Но больше роста не происходило: или усилия были всё же недостаточные, как‑никак, симулировал, или же, для очередного левелапа просто ещё работать и работать, ведь каждый следующий требует вдвое больших усилий.
Когда «сеанс», наконец, закончился, и за мной пришли давешние тюремщицы, я уже было возрадовался, что отведут наконец домой, в тихую спокойную темноту, передохнуть да оклематься… Но нет, не тут то было: мою безвольную истерзанную тушку опять потащили куда‑то по коридорам и лестницам, закинули в комнату с глухими стенами, похожую на всё ту же камеру, сняли кандалы, да закрыли сзади решётку, отрезая путь к отступлению. Одна из эльфиек сделала пас рукой, и я почувствовал огромное облегчение — боль почти ушла. Пребывая в эйфории от данного события, не сразу понял, что стены все увешаны разнообразным оружием. Удивление было велико, но оно рассеялось, когда кусок стены спереди отъехал в сторону, открывая выход на большую освещённую арену.
Напротив, из темноты, выходил кобольд — прямоходящее существо, с вытянутой мордой вместо головы, не то крысиной, не то собачьей, не то вообще взятой у какой‑то ящерицы, с рожками на ней, и ростом мне по плечо. Уродец был вооружён и вид имел явно агрессивный. Вспомнив рассказы Аграила о своей вероятной участи, я поспешно схватил прислонённый в углу большой круглый щит, какой‑то топорик, и выскочил на арену, принимая непривычную боевую стойку и лихорадочно стараясь вспомнить то, чему учил когда‑то Ратмир. Правда, всё оказалось бесполезно: противник, приблизившись, сразу атаковал меня, замахнувшись жутковатого вида булавой; я прикрылся, но кобольд изменил траекторию движения своего оружия, пользуясь тем, что не вижу его из‑за поднятого щита, и сокрушительный удар пришёлся по моей ноге, тут же переломившейся, словно тростинка. Упав на землю, увидел летящее прямо в лицо шипастое навершие, которое, по всем правилам, должно было бы оборвать мою «жизнь» и отправить на перерождение. Но — кроме жуткой боли, которая не прекращалась в течение довольно приличного времени, и пропавшего зрения, ничего не изменилось.
Когда пришёл в себя и снова смог видеть, меня оттаскивали баграми обратно в каморку с оружием. Стена, что вела на арену, вновь вернулась на место, но в ней обнаружилось убранное решёткой окошко. Встав и подойдя к нему, с некоторым удивлением отметив, что всё вроде цело и на месте, стал свидетелем того, как победивший меня кобольд разделывает своего соплеменника. Понял, почему было так больно — страхолюд играл со своей жертвой, неторопливо и последовательно дробя все части тела, и только после этого нанёс добивающий удар. Причём, действительно смертельный, никто не собирался отлечивать оставшуюся на песке бесформенную груду мяса. И, с одной стороны, я возгордился, что мой ранг чуть повыше и обо мне пекутся чуть получше, не давая так бесславно сдохнуть. А с другой… Насколько это было бы проще. Чуть потерпеть, несколько секунд буквально — и встать с пола в своём Замке…
Но лёгкие пути, халява и удача — это всё, как обычно, где‑то мимо меня. После первого выхода на арену был второй, потом третий, четвёртый… На пятом у меня получилось выстоять уже несколько ударов, правда, это только чуть продлило агонию, кобольд был слишком хорошим бойцом. И за всё это время на трибунах я не заметил зрителей, кроме пары эльфиек, видимо, не самых знатных, из обслуживающего персонала, которые всегда контролировали происходящее, накладывали целебные заклинания, командовали рабами, что убирали арену — разравнивали песок, оттаскивали трупы, и так далее. Из этого я заключил, что сражения, по всей видимости, тренировочные, чтобы натаскать участников к серьёзным боям.
Когда тюремщицы, уже много позже, уводили меня, наконец, в камеру, попробовал подкупить их, суля горы злата и вообще всё, что пожелают, за помощь при организации побега. Каждый следующий взгляд на встроенные часы — судя по ним, подходил к концу уже шестой день в игре — переполнял душу отчаянием, заставляя искать хоть какие‑то пути спасения из неволи. Время неумолимо утекало, уменьшая шансы выстоять против других игроков и отстоять своё имущество и независимость после открытия границ. Но эльфийки либо оказались принципиальными, либо просто не поверили мне, даже не ответив ничего толком на предложение…
И так, довольно однообразно, прошло ещё грёбаных пять дней. Меня то таскали в пыточную, куда время от времени заходила аж сама Главная Баба, дабы усладить свой взор (а когда и поучаствовать), то на арену. Не сказать, чтобы я привык — к такому вообще не привыкнуть — но стал относиться ко всему намного спокойнее, как к неизбежному злу. Немалое разнообразие вносили разговоры с Аграилом, который оказался весьма остроумным и интересным собеседником. Единственное, кругозор и эрудиция его оставляли желать лучшего, у меня иногда возникало ощущение, что я общаюсь со средневековым учёным — у которого вроде как и весьма развит интеллект, но при этом реальных знаний мало, и они перемешаны с заблуждениями и суевериями. Старался как мог образовывать его, рассказывая всё подряд. Ради эксперимента, от нечего далать, даже поведал ему, что он — всего лишь персонаж в игре, созданной людьми, на что демон лишь рассмеялся и ответил, что ему это безразлично, так же, как и вопросы о бессмертии души, и им подобные. Он ощущает себя здесь и сейчас, и остальное не имеет значения: кто, как, когда, зачем и из чего его создал.
