Её попытка надавить на своего личного сторожа через связь отдавший-принявшая провалилась. Тот был едва ли не лучше её самой осведомлен в тонкостях данного раздела этикета. Да и не только данного… Что это вообще за семья – Патрер? Она о такой ничего не слышала… Да она и разном другом не слышала тоже! Слишком много проводила времени в вольных отрядах, слишком мало с наставниками отца. Сама она больше полагалась не на переданные учителями знания, а на своё инстинктивное ощущение мужчин. Отец и… Тарра невольно поёжилась! …и тётя Кратта пытались ей вдолбить, что оно не совершенно, что оно в любой момент может дать сбой, отказать, но… Это у вас – несовершенно и может, а у меня!..
Вот, тётка опять оказалась правой – тот отряд захвата вовремя она не прочитала: слишком оказалась замкнута на Лексе.
В первую ночь для неё разбили крохотный одиночный шатёр в центре поляны. Корттег устроился у входа. Громко, на весь лагерь, предупредил: «Не суетись, не дёргайся! Не пытайся свалить. Или я лягу вплотную! Но если что – кричи.»
Она не стала суетиться, она даже не стала предупреждать его, что с гоблином что-то не то. Впрочем, шаман и сам попытался о чём-то предупредить, но урода никто слушать не стал. Слишком тот был не похож на воина, слишком к вечеру выдохся, слишком невнятна у него была речь. Ему налили миску каши, сунули туда кусок непропеченного мяса и отогнали от костра: «Пошёл вон. Иди дрыхни!», а потом между собой ещё и посмеялись: «Опасность, опасность!» В отряде три десятка воинов! Это они этому лесу опасны!
Она долго не могла уснуть. Нет, ночевать среди мужского отряда было ей не в диковинку. И тут не очень существенно, что сегодняшний лагерь был вражеским, а другие – “дружескими”. Слишком часто и “друзья” пытались сделать её своей добычей. А здесь она – добыча далёкого альфа-самца этой стаи, и для всех, которые вокруг – табу. Вон, даже персональный страж имеется. Нет, сон гнало не это.
Она – пленница!
Даже стёртый интерфейс так не давил своей пустотой настолько, как пережёвывание этой фразы! Она подчиняется! Подчиняется не по собственному разумению и согласию, а потому что её заставляют. Её насилуют!
В общем, когда на лагерь с трёх сторон прыгнули дисторги, она бодрствовала. И то, что, лёжа в своём шатре, ничего не видела, не помешало ей прочитать происходящее вокруг – опыта хватило. Конечно, дисторгов по рыку узнать она сразу не смогла – не степные это обитатели, но, что орки нарвались на мощных кошек, сомнений у неё не было с самого начала. Орки, надо отдать им должное, и ночную стражу выставили, да и не растерялись потом – из шатров повыскакивали уже с обнажённым оружием. Но четверых из них в ночном бою чёрные кошки когтями своими зацепили хорошо, а одному и вовсе порвали горло.
Она выбраться из шатра не пыталась: руки мало того, что были связаны, так на кисти были надеты ещё и специальные варежки, чтоб пальцами было невозможно работать! Развязать завязки полога было нечем. Про зубы её тоже предупредили заранее: попытается прогрызть полотно шатра – следующую ночь в колпаке спать будет. Тарра всё равно попыталась – нет, впустую. Ведь это даже не дерюга была, ахорошо выделанные волчьи шкуры, мехом внутрь. Только потом от волос еле-еле отплевалась.
Зато утром языку волю она дала. Да, туши дисторгов почтение внушали, но она кричала про “кошек”! Кричала, что они с Лексом хакарид размером с пять повозок без единой царапины ухайдокали, а эти “воины” с мурлыками справились еле-еле. Да что с них взять – они на одну её вдесятером выходили! Эй, а после ночного сегодня поноса ни у кого не было?!
Ей какой-то не особо чистой тряпкой заткнули рот. А Корттег потом во время движения предупредил: «Не пытайся их спровоцировать – верховного хана слишком боятся, тебя не тронут, не убьют. Да и, случись что, у круга возрождения в Диверхауне установлено дежурство. Тебя опять возьмут. Но следующий транспорт будет менее почтителен. И хоть я сразу последую за тобой, но помочь сильно не смогу.»
Плевала она на его предупреждения! Им приходилось затыкать ей рот едва ли не на каждом привале. Потом придумали – кормить её стали поодаль от остальных, она попыталась орать, но только горло сорвала. Мерзкий Корттег по тому поводу весь излыбился. Достать его у неё ни разу не получилось. Непробиваемый. Ни в каком смысле. Ведь он её даже не вожделел!
Когда останавливались на ночь командир отряда на этот раз подозвал шамана, ещё подозвал орка, который хоть как-то того понимал (да всё равно – разговор у них больше на жестах шёл), и гоблин, кажется, отряд успокоил. И вправду, ночь прошла тихо.
А вскоре после рассвета начались болота. Увидев, куда они направились, гоблин опять сильно занервничал, даже попытался отговорить командира, но тот только резко мотнул головой. Тарре сразу стало понятно, что с маршрута отряд не свернуть. Как ни странно, гоблин это понял почти одновременно с нею и скривился так, что уж почти и на человекообразного походить перестал. И от командира отстал. Но… Да уж…Когда идти надо было не по сухой земле, там, где всем (включая её) было по бёдра, у того только голова с трехэтажной шапкой над водой торчала, да ручки потешно дёргались.
«По самому краю болот идём, лишь в одном месте заток плотно пересекать будем, – просветил её Корттег. – Иначе крюк в дневной переход пришлось бы делать.Должны проскочить. Ольбрыги здесь довольно редко встречаются. И почти всегда – поодиночке. А мы, в случае чего, и сквозь десяток пробьёмся. Тебя мощный отряд сопровождает, – а потом хмыкнул: – К тому же в этих головоногах крупные стразы встречаются.»
Кто такие ольбрыги, она не знала, спрашивать не стала. Она его, вообще, вопросами или просьбами не баловала. А когда говорил он, внимания какого-либо не уделяла тоже. К примеру, сейчас – специально ускорилась, и ему пришлось всё это бормотать ей в спину. Но он… Непробиваемый!
Да и ей, связанной, не всё ли равно, кто такие эти самые “ольбрыги”, и сколько карат в их стразах?!
Перед затоком они вышли на твёрдое место и устроили привал. Шаман достал бубен и запрыгал вокруг взбухшего узла корней, уцелевшего на нём, огромного древа.
Командир смолчал, просто отошёл подальше. Очутился неподалёку от Тарры.Она прочитала его: орк не хотел слушать, что скажет по результатам камлания гоблин. И отошёл он не подальше от него – что тому несколько лишних шагов крохотного островка! – а поближе к ней. Она весь этот путь при малейшей возможности старалась чем-нибудь мерзкого карлика достать, чаще получалось ногой, и он её уже сильно боялся. Не помогло – гоблин всё равно подошёл.
Но она сидела, шаман расположился так, чтобы между ею и им оказалось трое орков (Корттег, усмехнувшись, даже пересел ради этого, а ещё имелся “переводчик”), и ей осталось разве что время от времени резко дёргаться и скалиться, видя, как мелкий гад при этом дёргается тоже.
Зато разговор она услышала: «Болото неспокойно.» – «Оно спокойным не бывает.» – «Сейчас болото вспугнуто. Чужие.» – «Мы, что ли?» – «Не знаю. Опасно. Надо ждать.» – «Сколько?» – «До завтра.» – «Нет, здесь идти два часа всего. А поспешим – в полтора уложимся.» – «Я не смогу спешить.» – «Тебе помогут.»
Ему и в самом деле помогли – взяли на закорки. А к ней обратился её персональный страж: «Ты всё слышала. Не тормози нас. Ольбрыги заглатывают жертв живьём. Тебе такая смерть не понравится. Головоноги это о шести щупальцах, если ты не знаешь. В детстве тебе про таких не рассказывали?»
Рассказывали. Эта страшилка по всем стойбищам ходила. Только называли их по-другому. В каждом становище по-своему. И, сидя ночью у костров, ими друг друга пугала детвора. А лично над нею едва ли не младенчества ещё и тётя Кратта постаралась, чтобы хоть как-то приструнить проказницу, описывая, как в шатёр к непослушным девочкам бесшумно проникает многоногое голокожее чудовище, как захлёстывает длинным щупальцем детское горло, как облепляет мокрой кожей маленькое тело, как начинает выделять желудочный сок…
