— Да мы же ее даже не трахнули! — прорвало Серса. — Ну да, была мыслишка, да, хотели мы ее разложить на травке, но что тут такого? Болезней тут нет, забеременеть она не может… За что убивать-то? За то, чего даже не было — и убивать сразу двоих!
Народ загудел, не понравились ему такие слова.
— А и правда, — задумчиво сказал я. — Двоих… Да еще самим… Ладно, уговорил.
Я не видел лиц тех, кто стоял и сидел позади, но у людей в первых рядах лица ощутимо вытянулись. Не ожидали они такого.
— Зачем умирать двоим? — я достал из ножен свой клинок. — Голд, дай мне нож. Жека, развяжи им руки.
Секундой позже, когда эти двое уже разминали запястья, я сказал:
— Все просто и банально. Вот два ножа, вот вас двое. Один убивает другого — и он свободен. Нет, в нашей семье он не останется, но сможет уйти в степь. Держите оружие.
— Вот же, — озадачился Мокар. — А если мы не захотим?
— Тогда мы вас утопим в сортире, — пояснил ему я. — Я даже двух мешков не пожалею. В один ты, во второй твой дегенерат-приятель — и вперед, в волшебное царство опарышей. Мерзкая смерть, скажу я вам. Боли тут нет, а с запахами все в порядке.
Не скажу, что был уверен в том, что это выполнимо, но эти двое поверили в то, что подобное возможно. Правда, решительности им это не добавило.
— Все равно, — упрямо сказал Мокар, поудобней перехватив рукоять ножа. — Мы не гладиаторы. Хотите убивать — убивайте так.
— Да-да, — пискляво подтвердил Серс, делая шаг вперед. — И потом…
И тут же он охнул от неожиданности — Мокар нанес ему удар в бок, а после — еще один.
— Да ты что делаешь! — возмущенно заорал тот на приятеля, который знай кромсал его тело. — Ты же меня…
Договорить он не успел, истаяв в воздухе.
— Он мертв, — заявил Мокар довольно. — Условие выполнено. Я свободен?
— Как птица, — я подошел к нему и требовательно протянул руку. — Нож верни. Я не хочу облегчать тебе жизнь и тем более продлевать ее. Без оружия в степи ты долго не протянешь.
Люди зашушукались. Ну да, жизнь уже четко очертила границы между собой и смертью. Времена, когда одиночка мог худо-бедно голым и в одиночку бродить по степи и лесу, совсем почти ушли в прошлое — звери, змеи и кочевники не дремали. Жека сказал мне, что были две ночи, когда на ночной костер, который каждую ночь по-прежнему зажигался на холме, так никто и не вышел. Скоро надо будет вообще прекратить его палить — какой смысл впустую расходовать топливо? Так что дурачок Мокар сейчас не билетик с жизнью вытащил, а сообразил себе растянутую во времени смерть.
Люди это поняли, и для меня это было важно. Они поняли, что если ты пошел против семьи, то прощения и пощады не будет.
— Удачи не желаю, — я вытер рукоять ножа мятой рубахой Серса, которая осталась на месте его гибели. — Да и не будет тебе ее. Уходи.
И Мокар ушел, через молчаливый коридор людей, расступавшихся перед ним.
— А мы будем есть и пить! — громко сказал я, подняв руки вверх. — Ну, а после я вам расскажу о Новом Вавилоне. Да и не один я, думаю, мои спутники тоже молчать не будут. Фрау Генриетта, где там угощение?
Люди зашумели — на площадь вынесли огромный противень с лежащим на нем осетром, кастрюли с парующей ухой и еще какие-то закуски. Это впечатляло.
Я отошел чуть в сторону и присел на каменную лавку, единственную из свободных и, по-видимому, мне и отведенную.
— А помнишь первый вечер и раков? — прошептала мне на ухо Настя, присев рядом со мной. — Времени прошло-то всего ничего, да? Но как все изменилось!
— Ага, — подтвердил я, обнял ее за талию и попросил: — Найди Китти, пусть она ко мне подойдет.
— Скотина ты, Сват, — почему-то очень печально шепнула Настя и ввинтилась в толпу.
Чего сразу «скотина»? Что опять не так?
Китти появилась минуты через три, веселая и жизнерадостная.
— Сват?! — ее хитрое кошачье личико как бы говорило: «Привет!» и «Что от меня требуется?».
— Значит так, — поманил я ее к себе. — Догонишь этого Мокара, он наверняка далеко не ушел, где-то рядом с крепостью бродит, а то и просто на холме сидит, о жизни думает. Не думаю, что у такого слизняка надолго запала хватит, он все, что ему бог отмерил, тут, на площади оставил. Так вот — догонишь его и исполнишь. Не дело, чтобы он к тем же степнякам попал. Что-то этот говнюк видел, что-то слышал, что-то знает. Поняла меня? И без особой жалости работай, режь его так, чтобы он понял, что умирает.
— Будет выполнено, — мурлыкнула Китти и немедленно удалилась.
— Джебе, — негромко позвал я.
— Сват? — как всегда, мой ординарец был поблизости. Он, возможно, и сам не знал, что ординарец, но о чем-то таком, несомненно, подозревал.
— Присмотри за ней, глянь, как она отработает этого засранца, — попросил я его. — Как быстро его найдет, как именно убьет — сразу или помучает? Если вовсе спасует — подчисть концы сам. И не светись, она тебя увидеть не должна.
— А её? — уточнил Джебе — Ну, если она не сможет его убить? Или не захочет?
— Ничего с ней не делай, — помедлив пару секунд, ответил я. — Зачем? Не всем дано убивать. Просто отправим ее в факторию, табак растить. Хотя, думаю, все нормально будет, тогда в лесу, когда мы их с поляны выводили, она все чисто сделала. Помнишь, мы парочку ненужных ребятишек зачищали, ну, когда её приятели ещё сдулись и не смогли вдвоем одному доходяге глотку перерезать? А она — запросто. Но ты все равно проследи. И вот еще что — сюда не возвращайся, потом иди к дебаркадеру, я к тому времени уже буду там.
— Я в курсе, — невозмутимо ответил Джебе и тоже исчез в темноте ночи, которая начиналась сразу за площадью, ярко освещенной костром.
А веселье продолжалось своим ходом. Люди смеялись, радуясь теплу огня, незамысловатой еде и компании друг друга, всем этим простым, по сути, вещам, которые были за века совершенно забыты человечеством. Человечество предпочло им тонкую кухню и элитное публичное одиночество, считая, что таким образом оно добралось до самых-самых вершин совершенства.
Но стоило только ему все потерять, как оказалось, что именно эта простота и есть подлинная истина, а все остальное не более чем придумки двух-трех рафинированных людей не от мира сего.
Свое слово я сдержал — рассказал кое-что о Новом Вавилоне, не вдаваясь, впрочем, в детали, после же уступил слово Одесситу, который просто-таки рвался поведать всем о том, что видел и делал.
Лишнего он сболтнуть не мог, поскольку толком ничего не знал, да и к тому, что знал, он наверняка от себя добавит столько, что никто не разберет — где тут правда, а где враки.
А еще через полчаса я тихо и незаметно, в сопровождении Азиза, Насти и Голда, покинул площадь, как это сделали до меня почти четыре с лишним десятка человек. По одному, по двое они отходили в сторонку, а после шли на берег, туда, где на волне качался «Василек» и где потихоньку тоже разгорался огонь, у которого мелькали темные тени.
Мы пришли к этому костру последними, как и планировалось. Идея, которая вертелась у меня в голове давно, окончательно оформилась незадолго до заката, но все, что задумалось, было реализовано быстро и точно, Жека расстарался. Костер, ночь и узкий круг людей вокруг него. Здесь были только «волки», «волчата» и их наставники. И больше — никого. Ну, может, только Настя выбивалась из этого ряда.
— Все здесь? — спросил я у Наемника. — Никого не забыл?
— Да, — ответил он. — Кроме разве тех, кто в Новом Вавилоне остался, сам понимаешь. Из караулов всех снял, заменил гражданскими из тех, кто половчее.
Джебе и Китти были здесь, я их заметил почти сразу. Джебе коротко кивнул, значит, прошла Китти проверку. Вот и славно.
— Хорошо, — одобрил я и шагнул к костру. — Рад видеть вас всех, братья и сестры. То, что я задумал, можно было бы сделать и там, в крепости, на глазах у всех остальных. Это было бы торжественно, с аплодисментами и всем таким, но я не хочу, чтобы этот ритуал видели все. Нет, они тоже все наши, они члены семьи, но то, что будет происходить здесь, предназначено только для вас. Вам не нужны аплодисменты и крики «молодец». Вы — воины, ваше дело воевать, умирать, возрождаться и снова воевать. В этом деле нет пафоса, и оно не требует чьего-то одобрения, это ваша судьба, которую вы выбрали сами. Сегодня тот из вас, кто не уверен в том, что он сделал правильный выбор, имеет возможность отказаться от этой судьбы. Его никто не осудит, он просто может встать и пойти вон туда, на утес, где веселятся те, кто вручил вам свои жизни. Но это — последний раз, когда можно что-то изменить, больше такой возможности у вас не будет. Теперь вы — братство воинов, и каждый из вас должен точно знать, что его спина прикрыта другом, который не дрогнет в самый лихой час. И тот, кто стоит перед вами, должен быть уверен в том же. У вас есть минута, думайте.
