— Это лично от меня, — сказал ему Пит. — Ты храбрец, Лапе. Храбрец. Твои родители будут тобой гордиться. Я желаю тебе поскорее выздороветь. Возничий, трогай, — обратился он к седоку на приступке.
— Слушаюсь! — повернулся к нему Мак Дара.
Питер улыбнулся старику, подошёл и крепко обнял:
— Мак, дружище, спасибо за помощь!
— Ладно-ладно, — спрятал скупые слёзы в шарф Дара, — чего уж там.
И, стеганув лошадей, поехал вслед за Сиридином.
А Пит побрёл к другим телегам. К тем, на которые сгружали тела погибших. С болью он вглядывался в лица, желваки гуляли у него на щеках, но он упрямо шёл от повозки в повозке, закрывая веки тем, у кого они были открыты, поправляя руку или ногу умершим, когда ему казалось, что они лежат неудобно.
— Предводитель, — тронул его кто-то за руку.
Пит обернулся. Перед ним стоял Дойль — паренёк их фермеров, которого он когда-то ругал за пассы с драконом и яблоком. Голова Дойля была покрыта пеплом, отчего он казался седым, доспехи смяты и испачканы.
— Предводитель, — повторил парень, — они отказываются брать с собой Кроуна…Говорят, что нет места для тел визидаров. А не то что для драконов.
Пит пытался вникнуть в сказанное. Он посмотрел туда, куда указывал Дойль. Там кверху брюхом лежал дракон. С маленькой короной меж застывших глаз.
— А он… — голос Дойля дрогнул, — Кроун спас мне жизнь…Понимаете?! Жизнь…
— Да. Я понимаю, — положил ему на плечо руку Пит, — мы похороним его с почестями. Обещаю. Он тоже воин.
…Объявили сбор войск. Перед выстроившимися воинами выехал на гарцующей лошади Август Непомнящий. Одна его рука висела перевязанной, на щеке зияла огромная царапина с кровоподтёком. Но лицо главы Совета Визидаров было исполненным вдохновения. Он поднял руку, и наступила тишина. Августоглядел ряды изнурённой армии и громко сказал:
— Мы вернули себе свободу! Вернули себе мир! И за это — честь Прославленным.
Потом он увидел в стороне повозки, на которых под знамёнами лежали погибшие. Август спешился, подошёл к повозкам ближе и упал перед ними на колени. Он склонил голову, поприветствовал их по-визидарски и произнёс:
— И слава павшим. Мы никогда не забудем их бесценную жертву.
Августу помогли встать, и он продолжил:
— Мы возвращаемся домой. Чтобы вылечить раненых. Похоронить павших. И чтобы начать новую жизнь.
Толпа одобрительно загудела.
— Этот Август вечно в своём стиле, — недовольно пробурчал Стурла, держась за перевязанную голову, — почему ты не произносишь па-фос-ных речей вместо него? — спросил он сидящего рядом Пита.
— Я не умею, — мотнул головой Полководец, — и потом, он ведь всё верно говорит.
…В медицинской палатке очнулась Бёрнис. Уильям лежал совсем близко, его глаза были закрыты, но он дышал. Веки парня дрогнули, Уильям открыл их и посмотрел на Волчицу. Какое-то время, приходя в себя, он разглядывал лицо девушки. Потом, прислушавшись, спросил:
— Почему так тихо?
— Мы победили, — шёпотом ответила она ему.
Уильям улыбнулся и сжал её руку.
— Может быть, — сказал он ей, — когда-нибудь, ты меня полюбишь.
— Я тебя уже люблю, — ответила Бёрнис.
— Но ты же не знаешь меня, — удивился он.
— Порой одного поступка достаточно, чтобы узнать человека. И полюбить его на всю жизнь, — чуть кивнула Волчица, — а мне хватило с тобой одного сражения.
…Вся Визидария с ликованием и чествованиями встречала воинов.
Когда войска въехали в Горячие топи, из толпы навстречу Прославленным выскочил ребёнок, из гномичьей породы.
Малыш испугался грозного Вульфа, но лишь крепче прижал к себе меховую игрушку и зажмурил глаза. Питер спешился, поднял ребёнка на руки и погладил по голове.
— Полководец, я хотел спросить, — осипшим от страха голосом, обратился к нему малыш. — Мама говорит, что ты победил зло?
— Да, — кивнул Пит.
Он оглянулся на Прославленных. На Носика с друзьями. На славного Уильяма и подошедшего Сиридина. На всех, кто ехал за ними: на серьёзные лица визидарцев. В рваных плащах, обвешанных оберегами из драконовых костей, в ссадинах, в мятых шлемах с нацепленными окулярами. Ком встал в горле у Питера, он добавил с нажимом на первое слово:
— Но только не я. Мы победили зло.
— Я ещё хотел спросить, — продолжил малыш нетерпеливо.
— Спрашивай, — кивнул ему Пит.
— Что будет дальше? Как теперь-то мы будем жить? Мама говорит, что жизнь будет сказкой. Папа говорит, что мама говорит чепуху… А дед говорит о волшебных палочках… Теперь то вы вернёте нам волшебные палочки, о которых он рассказывал? Вы создадите их снова?
Все, кто слышал слова ребёнка, засмеялись. Питер тоже улыбнулся и ответил:
— Конечно. Теперь мы создадим много всего.
И передал дитя к подбежавшей матери.
У ворот Стоунбона Прославленных встречали родственники, работники и друзья. Шумная толпа высыпала к подъехавшим ремесленникам, и долго обнимали героев под сенью Эо Мугна.
Дэгни безостановочно вытирала низом кофты слёзы. Расцеловавшись с мужем, она надела его шлем и обнимала всех подряд, приглашая на рыбные пироги, которых наготовила «целую кучу».
Папа Бёрнис обнял Уильяма — до Джона Холла уже дошли рассказы о том, как юноша спас его дочь.
Кудо Таисуке вышел к раненому внуку окружённый компанией щенков, которых тут же по привычке все стали тискать — за время их пребывания в Визидарии они стали не меньше знамениты, чем сами Прославленные. Достопочтимый Кудо помог внуку приподняться, крепко обнял его, смахнув украдкой слезу и тихо сказал на ушко: «Мы с бабушкой гордимся тобой».
…Август Непомнящий вернулся в Медикат и объявил по всей стране праздники, которые перешли в рождественские гуляния.
И это было самое славные праздники за всю историю Визидарии.
Леонар рассказал Тафари о фреске у колодца в подвалах Дагхэда и Следопыт порадовался, что не выбросил треугольнички, а сунул их в карман пиджака, где они позже и нашлись. Тому, кто в те дни заходил к Тафари в кабинет, вначале бросалась в глаза огромная бочка. Её, по просьбе Следопыта, притащил туда Мак Дара. Они вместе наполнили её землёй и посадили в неё треугольные семена. Теперь Тафари начинал свой день с того, что наблюдал, не покажутся ли всходы.
В Мастерских Врачевания лечили консунтов, коих оказалось в подвале Дагхеда сто четырнадцать. Они напились воды из колодца и ожили, но, к сожалению, были в худшем состоянии, чем Алаун.
Тех консунтов, кого привозили истощёнными, лечили мазями и присыпками. Но даже выздоровев физически, консунты просто сидели по углам, уставившись в одну точку. Они могли сутками покачиваться, односложно отвечая на вопросы, или дремать сидя, пока их не уложат. Поэтому, для дальнейшего лечения, их решено было отправлять в Сад Сновидений. Зеркало Сада Сновидений аккуратно перенесли в Мастерские Врачевания и установили в отдельном зале. Рядом с ним всегда кто-то дежурил. Правда, оттуда пока ещё никто не вернулся — видимо, чтобы восстановить душу консунта, надо было много сил и времени.
Из Дагхеда привезли все ауксилы и толы, которые там нашли. Ремесленники составляли опись привезённых предметов и изучали их свойства.
Двадцать третьего декабря, направляясь в конюшню к Огоньку мимо Мастерских Архитектуры, Леонар услышал странные звуки изнутри здания. Он пошёл посмотреть, что происходит. Шум шёл из зала Солнца. Когда Леонар открыл двери, он увидел чудо — из центра комнаты на его глазах стала расти ель. Она увеличивалась, пока не коснулась солнца на потолке. Как только её верхняя ветка уткнулась в панно, на ёлке засверкали гирлянды и игрушки. По витражам побежала изморозь, и с потолка стал сыпать крупный снег, таявший, не долетая до пола.
— Представляете, — делился мыслями Леонар с остальными ремесленниками, когда они позже сидели в пабе «Жёлтый головастель», перекрикивая веселившуюся толпу визидарцев, — это дерево вырастало здесь на каждое Рождество. Подумать только! Мне эту ель даже жалко — четыреста раз стоять в полном одиночестве!
