— Скажите, госпожа Горх, а может быть так, что любишь одного, а флиртуешь с другим? — ни с того ни с сего ляпнула Каро.
И тут же едва себе рот не зажала, но удержалась. Если уж села в лужу, то делай вид, будто так изначально и задумывалось.
— Да у мужиков только так и бывает, деточка, — кажется, матушка дварфийка вопросу ничуть не удивилась, продолжая, как ни в чём не бывало, штопать рубашку. — Им же жизнь не сладка, если все женщины вокруг по кому-то другому вздыхают. Вот, помню, муж мой, покойник, прими его Прародитель, уж как меня любил! А все едино ни одной юбки мимо себя не пропускал. Не изменял, врать не стану. Да и я бы ему изменялку быстро узлом завязала. Но вот глазки строил напропалую.
— Да нет! Я не про мужчин спрашивала, а как раз про женщин.
— Ну, это, девонька, от женщины и зависит. Возьмём опять же меня. Я ж красавицей первой слыла. За мной мужики таскались, как кобели в собачьей свадьбе. И коли найдётся, кто в мою сторону не смотрит, меня такая злость брала — из платья выскачу, а в себя влюблю. Просто так. Чтоб как все был. У меня и внучка такая же.
— Понятно, — протянула Каро, не очень-то и понимая. — Вы извините, что я вам не по делу вопросы задаю. Просто…
— Да что ж тут не понять, умница моя? — Дварфийка накрыла ладонь теурга полной рукой. — Вижу же, сиротка ты. Нет ни мамки, ни бабки умной. Да и сама худенькая да бледненькая, что твоя тень. Мяса нет, кости одни. Откуда тебе про мужиков-то знать!
Каро досадливо прикусила губу. У неё на лбу написано: «Пожалей убогую»?! Вон даже Мастерс уверен, что у девушки никого нет. Иначе бы оборотень к ней посередь ночи не припёрся…
Курой вдруг вскочила, нервно грызя «вечное» перо. Что-то в этой мысли имелось. Вот только что, она и сама не понимала.
— Ты никак обиделась, девонька? Так я же от чистого сердца! — огорчилась старушка.
Но теург от неё совсем невежливо отмахнулась. Ночью припёрся — почему это так зацепило? Романа нет, а ночью припёрся…
Рон уверял, будто у внучки роман, поэтому она и не высыпается. Но про тайную любовь никто из родственников не знает. Даже бабка, которая, кажется, ведает всё и обо всём. Почему красотка скрывает своего возлюбленного? Потому как догадывается, что в открытую ей с этим парнем крутить не разрешат. Логично? Вполне.
Курой снова уселась за стол, перебирая листы со списками тех, кто может находиться только в доме; тех, кто может находиться только в мастерской и тех, кто ходит везде.
— Простите, — пробормотала девушка машинально, — просто мысль нужно было додумать.
— Ничего, я понимаю. По всему видно, умная ты.
Видимо, бабушка всё-таки обиделась. Теургу она явно не комплимент выдала.
— Скажите, а матушка вашей внучки тоже ведь красавица…
Каро и договорить не успела, как её перебили.
— Матушка её уж какая лапушка была, смилуйся над ней Прародитель! Такая умница, что…
— Как прими её Прародитель? — опешила Курой, напрочь забыв о вежливости.
— Да вот так, девонька. Померла она уж лет десять как. А потом сынок женился вот на этой — без роду, без племени. Хотя приданое, конечно, она богатое принесла, ничего не скажу. Только в этом ли счастье? — пригорюнилась старушка. — Уж я ему пыталась глаза открыть. Говорю: изменяет она тебе, с парнями по кустам кувыркается, да куда там! Меня, мать родную, чуть из дома не выгнал, так осерчал. Словно околдовала она его, приворожила.
Так, стоп. Околдовала, приворожила. Если она человек, как утверждает Яте, то могла заказать кому-то. Но зачем и, главное, почему? Проклятье насмерть да ещё с такой злобой — это явно месть. Вот тут нестыковка. Хотя опытный проклятийник может эмоции клиента выпить и в плетение их вложить. Но такое дорого выйдет. Очень дорого.
Хотя сейчас важнее другое: за что прокляла-то? За то, что другую предпочёл? Например, молоденькую? Красавицу падчерицу, а?
— А с кем вы, говорите, ваша сноха мужу изменяла? — у Каро аж похолодело внутри.
А вдруг старушка этого не знает?
— Да с Торгом-выгребальщиком, тьфу! — сплюнула в сердцах метресса Горх. — Всей и сути-то, что молодой да пригожий. Но занимается чем? Жижу из чанов выгребает да вывозит. Золотарь!
Кажется, без экскрементов в этом деле всё-таки не обойтись. Приятного аппетита!
Теург подошла к окну, не без труда открыла створку и заорала, начхав на всех и на всё.
— Ро-он! Мне нужен Торгор-золотарь. Он по найму работает. Найди немедленно. Пожалуйста.
И невозмутимо закрыла окно, даже не глядя на дварфов, стоящих вместе с оборотнем и медиком у мастерской. Пусть думают, что хотят. Плевать!
Даже ориентируясь по звездам, можно заблудиться в трех соснах.
Обычно весь мир Яте Курой ненавидел одинаково ровно, без перепадов, вспышек и провалов. Исключением являлись случаи, когда он просыпался от настойчивой долбежки в дверь. Вот тогда его нелюбовь действительно начинала зашкаливать. И тёмная натура предков просыпалась, требуя немедленно загрызть дятла. А идея завтрака чужой сырой печенью начинала казаться весьма заманчивой.
К сожалению, дятел этот объявлялся уже не в первый раз. И даже не в сотый. Дальнейшее развитие событий можно было предсказывать вплоть до каждого слова. Именно это самое знание настойчиво подсказывало: надо вставать, открывать дверь и проделывать всё, требуемое сценарием. Иначе хуже будет.
Курой повозился, закапываясь лицом в подушку, которую он обеими руками обнимал. Смутная и слабая, в общем-то, надежда на то, что дятел сам устанет и от тега активные действия не понадобятся, себя оправдывать не собиралась. В дверь продолжали ботать. Причем, если судить по звукам, удары наносились в строгой последовательности: обоими кулаками одновременно — пауза — левая нога — пауза — правая нога. И по новой.
— Да сколько ж можно? — ввинтился буром в мозг женский истеричный визг. — Никакого же покою-то нету! Чтоб тебе провалиться, тварь окаянная! Чтоб тебе…
Тег с Лилой, носящей на работе псевдоним Сладкие губки, полностью согласился. И с тем, что никакого покоя нет. И с эпитетами, которыми соседка награждала дятла. Только вопросов он никаких не задавал. Не любил Яте риторических вопросов. Ясно же — никогда. Даже если Рум и сдохнет — а это прискорбное событие уже не за горами — на его место придёт другой. Такой же настырный и упёртый.
— Отвали! — хрипло, с каким-то даже надрывом просипели за дверью. — Я тя шаз…
Ну а дальше шло перечисление всего того, что Рум собирался с Лилой сделать. Она бы, наверное, даже и не удивилась, возьмись гоблин свои мечты в жизнь воплощать. Вот только, опять же на пару с Куроем, сомневалась в реализуемости угроз. Вряд ли застарелый алкоголизм отставного сержанта позволил бы ему сделать хоть что-то. Естественно, нежная нимфа немедленно озвучила свои сомнения на чистейшем трущобно-элизийском. Понятно, Рума подобные сомнения в его мужественности оскорбили. А тут и другие соседи подтянулись. Двери хлопали, дети вопили, кто-то долбанул чем-то явно железным, кажется, сковородкой по стене. И мат, мат, мат — до самых Небесных Сфер.
Доброе утро, дорогие соседи! Да-да, и вы тоже идите в задницу!
Яте глухо застонал и невнятно выругался в подушку на языке Островов. По крайней мере, ему так казалось. Сам Курой не был уверен в надёжности своей памяти. С семи лет — времени, когда он в последний раз слышал тегские проклятия — много времени утекло. Впрочем, в приюте у воспитанников имелась прекрасная возможность поделиться друг с другом подобными знаниями и пополнить собственную коллекцию.
Но реальность от владения тонкостями родного языка никак не зависела. За дверью активно готовились к концу мира. Пожалуй, и самому Седьмому в коридоре четвертого этажа доходного дома братьев Рихр стало бы неуютно. Слишком много хаоса и чересчур громкие звуки.
Тег сначала свесил с постели ноги и лишь потом сел сам. Облокотился о колени, с силой потёр лицо, которое ему самому показалось мятым, как старая упаковка. Встал, морщась от активной нелюбви и к себе, и к окружающему миру. Панцирная сетка кровати скрипнула пружинами, будто прощаясь с хозяином. Прошлепал босыми ступнями по ледяному дощатому полу, распахнув дверь резко, настежь.
Рум, на эту же дверь, видимо, и опиравшийся, едва не рухнул на тега.
— Открыл, наконец, тварь узкоглазая! — победно прошипел гоблин, не слишком успешно пытаясь выпрямиться, цепляясь суставчатыми зеленоватыми пальцами за косяк. — Думал, отсидишься? Да я же тебя, урода, из-под земли достану!
Яте подался назад — сивушный дух, источаемый соседом, во вполне прямом смысле этого слова сбивал с ног. И кивнул, мол: знаю, достанешь. Прямые черные волосы упали на лицо, и Курой пятернёй раздраженно зачесал их назад.
— Я, таких как ты, на Островах снопами валил! Кровь свою проливал, племя ваше подлое выкашивая! — с пьяным надрывом завопил сосед. — Самостоятельными стать хотели? Власть вам наша немила? Сами по себе управляться вздумали? А вот вам! — Рум сунул под нос Яте не слишком чистую фигу, воняющую чем-то прелым, как перекисшая тряпка. — Говорили ж умные-то головы: не нужно сюда тащить ваших щенков. А потом еще и кормить-поить их за свой счет! Посадить на посудины и потопить! Во как надо делать-то. Добренькие мы. Все беды от доброты нашей…
