— Никого? — переспросила Арха, чувствуя что-то похожее на любопытство.
Она-то помнила рассуждения гвардейцев об особом месте для соблазнения девиц. Да и её, собственно, на озеро притаскивали с той же целью.
— Никого, — подтвердил демон. — Там, на другом берегу, мы сами частенько собирались, да и… Но про эту пещеру знаю только я. Обустраивал её тоже лично.
— Диваны делал? — усомнилась лекарка.
— Делать не делал, а притащил сам, — усмехнулся хаш-эд, протягивая девушке бокал с чем-то переливающимся и стреляющим мелкими пузырьками. — Выпей. Оно совсем лёгкое, а напиться я тебе точно не дам.
Арха, долго не раздумывая, приняла фужер. В принципе, она и от «напиться» бы сейчас не отказалась. Нервы шалили. А больше всего пугало не произошедшее, а собственная реакция ведуньи. Не равнодушие, но что-то близкое к этому. Ну, испугалась. Ну, страшно. Так ведь все живы!
Нормальности в таких рассуждениях было немного. Привыкать к страху — это не в рамках нормы.
Рогатый налил и себе. Сел на диван, откинув голову на спинку и вытянув руку. Близко сел, но в стороне. Помолчал.
— Ты не знаешь, как начать разговор умнее, чем: «Я тут много думал»? — хмыкнул хаш-эд.
Арха помотала головой, прихлёбывая вино, оказавшееся сладким, да ещё и пузырьки смешно и довольно приятно щекотали в носу после каждого глотка.
— Тогда прядётся по классике. Заранее прошу прощения за пафос. Я тут много думал. И вот что я надумал. Про «необитаемый остров» — это не шутка. Причём идею вполне можно воплотить в реальность. Уедем сюда, в моё поместье. Ты же ещё никогда тут не была. Здесь нас никто не достанет. Будем спокойно жить…
— Иногда к нам будут приезжать Тхия с Ю и выводком детей. Для которых ты будешь запускать фейерверки, — в тон ему, мечтательно, продолжила Арха. — Шай тоже будет заглядывать, но без детей. А для Ирраша мы выстроим отдельный флигель, если у тебя ещё его нет. Адин поселится, конечно, в библиотеке. На Новый год я буду украшать дом остролистом и фонариками. На первый майский день мы станем танцевать вместе с крестьянами возле столба. И ты заведёшь привычку на ночь надевать колпак.
— Издеваешься? — снова помолчав, поинтересовался Дан.
— Мечтаю, — призналась ведунья. — Только прежде чем бредить, ты, может, скажешь, что тебя действительно волнует?
Тишина между паузами никого не удивляла и ничему не мешала.
— Ты не перестаёшь меня поражать. Обычно наивная до изумления, порой становишься потрясающе мудрой. Откуда это, а?
— Опять песня про то, что все вранье и когда я настоящая?
— Нет, просто удивляюсь. Я знаю, что ты всегда настоящая.
— А ты прекращай удивляться. Лучше объясни, что случилось.
И снова молчание.
— Да ничего не случилось. Ничего особенного не случилось. Я просто не смог тебя защитить. Опять.
Тонкий стеклянный бокал жалобно всхлипнул и осколки тихо, будто извиняясь, звякнули о каменный пол.
— Не порезался? — Арха потянулась к руке Дана, но он помешал.
Толкнул ведунью так, что она на спину завалилась, и навис сверху. В темноте его глаза казались черными. Но ведунья знала, что в зрачках у него пляшет отблеск пламени. Когда-то это её пугало.
— Я только обещаю. Но каждый раз, раз за разом, снова и снова что-то происходит. Что-то, с чем я не могу справиться, — прорычал взбешённый демон. — Я устал бояться тебя потерять. Я устал быть беспомощным. Ты — это единственное для меня по-настоящему важное. И как будто в насмешку меня постоянно тыкают носом, что ты можешь просто исчезнуть. Мне это надоело!
Арха, улыбаясь, обняла его за шею, даже не пытаясь притянуть демона к себе. Знала, что бесполезно, если он сам этого не захочет. Поэтому просто обняла.
— Я тебе люблю, — негромко сказала ведунья и тихонько подула в нахмуренное лицо, будто паутину сдувала.
— Я не об этом! — мотнул рогами Дан. — Я говорю, что…
— А я об этом, — не дала ему закончить девушка. — Я тебя люблю. Как ты можешь меня потерять? Этом мире, в другом, я тебя все-равно дождусь, понимаешь? Но сейчас-то мы тут, в твоём месте, куда ты никого и никогда ещё не приводил. Так надо ли думать о дряни?
— Ты не понимаешь!..
— Думаешь? — Арха прикусила губу, чтобы не засмеяться. Пожалуй, хаш-эд в данный момент веселья не оценил бы. — Интересно, а что я чувствую каждый раз, когда ты уезжаешь и пропадаешь? Какие ужасы я себе представляю и чего боюсь? Нет, Данаш, правда только такая и есть: я тебя люблю. И, как ты любишь говаривать: «Это не обсуждается!».
Ведунья подтянулась сама и легонько, едва касаясь, провела губами по губам демона — ещё не целуя, только лаская. Ей казалось, что воздух пахнет яблоневым цветом.
Хотя яблони, даже если они тут и росли, давно уже должны были отцвести.
Мир полон идиотов, стратегически рассоложенных таким способом, что ты непременно сталкиваешься за день хотя бы с одним из них.
Из наблюдений мистрис Шор
Арха так напугалась, что едва не выронила переполненную корзину, из которой дохлыми языками свешивались испачканные бинты. Пожалуй, любой бы испугался, услышь рядом с собой нечто среднее между шипением, фырканьем и звуком, будто ногтями доски скребут. Сразу мерещится многое: то ли на ужа ты наступила, то ли на ежа. То ли кого-то похоронили заживо, и теперь он пытается выбраться обратно. Даром что под полом лазаретской каптёрки никогда никого не закапывали. Это сейчас не закапывали. А кто поручится, что такого не было, когда сарай крестьянам ещё овином служил?
— Пст! Пст! — повторился странный звук. — Да пст же, тётя Арха!
Ведунья наконец-то догадалась развернуться. Что с громадной корзиной в руках сделать оказалось нелегко. Но зато источник шипения, фырчанья и скрежетания обнаружился.
— Тьма! Ирруш, нельзя так пугать, честное слово, — облегчённо выдохнула лекарка.
И тут же спохватилась, грозно нахмурившись. Правда, её ужимки на девчонку никакого впечатления не произвели.
— А что ты не слышишь-то? Я её зову-зову, а она не слышит. Уши заложило что ль?
— Ну, когда меня таким образом зовут, я обычно не реагирую. Ты бы ещё свистеть начала.
Ведунья водрузила корзину на табуретку, и устало потянулась, опершись ладонями в поясницу. Вот, кажется, что такое бинты? Тряпки же. Однако тяжёлые, как кирпичи. А их ещё до деревни волочь, отдавать крестьянкам на стирку. Нет, спасибо, конечно, что местные согласились их полоскать. Но не могли они сами грязные перевязки забирать? В конце концов, Арха — почти дипломированный работник. Ну, или по крайней мере квалифицированный.
— Могу и свистнуть, — окрысилась Ирруш. — А могу и заорать. Вот всем-то счастья привалит, кады узнают, что сейчас дядя Псих дядю Бабника уконтрапупит. Иль ещё чего похуже.
— Какой псих какого бабника должен укантропупить? — ничего не поняла лекарка.
— Ну, ой! — махнула рукой беса. — Чего мне, лордами их что ль кликать? Да то долго и больно путанно. И со всем моим уважением и почтением — дядя, а не бродяга какой. И по именам мне их не след звать. Все ж, они меня насколько старшее-то? Я ж вежевство тоже понимаю, чай не совсем дикая. А тут то…
— Стоп! — скомандовала Арха и даже руки вперёд выставила, отгораживаясь от льющегося потока сознания. Ирруш — милый и послушный ребёнок — тут же захлопнула рот, утёрла нос рукавом, натянутым на пальцы, и преданно уставилась на ведунью. — Ещё раз и на понятном языке. Кого ты назвала психом и бабником?
— Так чего непонятного-то? — удивилась беса. — Бабник — это блондинчик ваш, у которого ещё язык раздвоенный и глазки голубенькие. Ифовет в смысле, — она изобразила у собственного виска спиральки и высунула язык, видимо подражая змее. На визуализацию голубеньких глазок у девчонки фантазии не хватило. — А псих — это псих. Шавер.
Ирруш пожала плечами, подумала и выпучила-таки глаза, оскалившись и выставив пальцы, скрюченные в жуткие когти. На Ирраша это было совсем не похоже. Но если Арха и сомневалась, что в первом случае речь о Шае шла, то в данный момент никаких колебаний даже и не возникло.
— Угу. Разобрались, — буркнула ведунья, очень стараясь не улыбаться. Веселье в данном случае можно было смело считать антипедагогичным. — И что с ними?
— Как что? — возмущённо взвизгнула девчонка и тут же спохватившись, понизила голос до таинственного шёпота. — Как что? Я ж говорю: укантропупит один другого-то. Вот прям там, где они есть, и закопает!
— Бывает, — философски заметила Арха, снова собираясь подхватить корзину и отволочь её все-таки прачкам. — На этот раз почему?
— Так из-за тётеньки добренькой. Ну, которая слепая! Бабник-то её выгуливает возле прудика, а Псих в кустах сидит и прямо р-р-р! Аж пар из ушей прёт.
Ведунья замерла, как была, наклонившись, пытаясь переварить полученную информацию. В голове, как мозаика, начала складываться картинка. Принимающая все более уродливые и пугающие формы.
