– Но в то же время получить шанс выжить, – сказал я. – Ведь теперь ее «я» в Лаэн.
Он пожал плечами:
– Я бы не назвал это жизнью. Но важно другое. Проклятая пожертвовала собой осознанно. И она полюбила девчонку, стала считать ее своей дочерью. В какой-то степени после всего случившегося именно так и было. Любовь, мой друг, прекрасное чувство. И в чем-то даже целебное. Даже для ущербной «искры». В день, когда Гинора спасла Лаэн, она коснулась Дома Любви. Того самого, что был недоступен Скульптору.
– Так просто? – прошептал я.
Он погрозил мне пальцем:
– А вот это было как раз не просто. Скорее невозможно. Я узнаю этот подозрительный взгляд.
Он улыбнулся, и я хмыкнул:
– Что-то мне подсказывает, что без тебя и здесь не обошлось. Это ты подсказал Проклятой, что следует сделать, чтобы спасти ребенка?
– Опосредованно, – небрежно ответил он, с сожалением глядя на остатки вина. – Признаться честно, я не предполагал, что из этого хоть что-то может получиться.
– И теперь у тебя есть серый Целитель, который создаст школу?
– Это еще неизвестно. К тому же он есть не у меня, а у этого мира. Что получится в итоге – покажет время. Время, Нэсс, лучший судья, чем мы все, вместе взятые.
– Не понимаю я тебя, вор. Раз ты много знаешь, умеешь и можешь, то почему бы самому все не сделать? Не возродить «искру»? Не спасти мир? Ведь ты на это способен. Я уверен. Что? Есть какие-то правила, чтобы ты этого не касался?
Он взял сумку, стряхнул с нее несуществующую пылинку, на мгновение задумался:
– Правила? Нет никаких правил. Правила и жесткие рамки – не для Хары. Я дал этому миру свободу и не желаю ее отбирать. К тому же, когда ты всесилен, приходится придумывать ограничения. Не для мира. Для себя. Иначе жизнь теряет всякий смысл, если в любое мгновение можно достать луну с небес.
– Но почему мы? Почему я, а, к примеру, не Шен? Ведь он же Целитель! – возмутился я.
– Если ты считаешь себя менее важным в этой картинке, то ошибаешься. Ты – человек, который вспоминает о своей совести… Иногда. А это уже немало. Не все на это способны в наше смутное время. Не говоря уже о том, чтобы любить по-настоящему.
– Как будто я один такой.
Он усмехнулся:
– Возможно. Помнишь, что писал в своем дневнике Кавалар? Он знал о значении любви, но, к сожалению, так и не смог ее испытать. Я строил этот мир на любви, я вложил ее в Хару. Любовь является основной, самой сильной магией. Благодаря ей выжила Лаэн. Ее дух остался с тобой лишь из-за вашей любви. И поэтому она возродилась в этом Доме.
Я подумал над этим. Кивнул:
– Нам с Лаской повезло, что рядом был Шен.
– Вам с Лаской повезло, что малыш оказался добросердечным и понял, что такое любовь, гораздо быстрее Кавалара. Только такой Целитель способен совершить осмысленный перенос духа из тела в тело, а не как это было с Тиф – по нелепой случайности. Впрочем, Тиа ал’Ланкарра сыграла свою роль в этой истории, и с ней я уже расплатился.
– Этот мир придуман…
– Ради чего? – резко оборвал он меня, но я промолчал, и он негромко сказал: – Возможно, весь этот мир был придуман только ради вас двоих. Кто знает?
Он встал с насиженного места, перебросил сумку через плечо, посмотрел на солнце:
– Мне пора. Я приходил попрощаться.
– И что теперь? Хара спасена? – с любопытством поинтересовался я у него.
– Ну по крайней мере, у нее появился какой-никакой, а шанс, – улыбнулся вор. – Одно могу сказать тебе точно – эта история подошла к концу. Но будут и другие. Бывай, Серый, и держись ветра. Он выведет.
Гаррет похлопал меня по плечу и пошел прочь. А я остался сидеть на крыше, щуриться на солнце, смотреть на гавань и голубей, взлетевших в небо.
Когда в дверь постучали, мастер Ильфа не удивился, хотя нар был уже поздний, за окном стемнело, и лавка давным-давно закрыта. Старый морассец ждал покупателя и поэтому впервые за сорок лет изменил собственным привычкам и не лег спать засветло. Заказчик был странный, да и запросы у него оказались существенные, но он платил серьезные деньги, и на все капризы можно было закрыть глаза.
Деньги делали сварливого мастера Ильфа гораздо более терпимым к окружающим.
Нетерпеливый стук повторился, морассец затушил все свечи, кроме одной, как этого требовал клиент, и раздраженно крикнул:
– Иду! Иду!
Шаркая ногами, он поспешил к двери, вытирая руки о фартук и ворча под нос о торопыгах, которых во время его молодости никогда не было, поднял засов и отступил в сторону, приглашая позднего гостя войти.
– Все готово, – сказал мастер, кашлянув в кулак. – Конечно, были проблемы с материалом. Этот металл и раньше-то встречался крайне редко, а когда сто лет назад последняя шахта в Грогане истощилась, так и вовсе днем с огнем не сыщешь. Пришлось побегать. Старые связи порой начинают приносить свои плоды, когда этого уже и не ждешь.
Заказчик, облаченный в тяжелый черный плащ с глубоким, непроницаемым капюшоном, аккуратно, один за другим, положил на стол шесть крупных, больше перепелиного яйца, урских бриллиантов – вторая часть оплаты за работу морассца.
Даже в свете одинокой свечи голубоватые камни были подобны слезам богов, и внутри них пульсировало живое пламя. Мастер Ильфа степенно кивнул, убрал сокровища в мешочек, мельком взглянул на старое кольцо на пальце клиента – настоящую редкость – и сказал:
– Польщен, что вы платите, даже не оценив моей работы, госпожа.
– Ваша репутация говорит сама за себя.
У нее был прекрасный голос, немного странный, но приятный акцент и очень чистое произношение. Морасский не был ее родным языком, но говорила она на нем практически идеально. Старик подумал, что жаль, он так и не смог рассмотреть лица незнакомки.
– Подождите, пожалуйста, минку. Сейчас я принесу ваш заказ.
Он зажег вторую свечу, прошаркал в соседнюю комнату, достал из кармана ключик на цепочке, отомкнул потайную дверцу в стене и достал шкатулку из белого синского кедра. Принес, поставил перед незнакомкой.
– Вот. Все ваши пожелания были учтены. Мерки оказались идеальными.
Повинуясь едва заметному жесту изящной руки, он откинул крышку, чтобы женщина смогла увидеть лежащую на черном бархате прекрасную белую маску из гроганского серебра.
Капитан Даж, владелец шхуны «Огнерожденный», стоял недалеко от грот-мачты и, облокотившись на планширь[82] щурился, наблюдая, как заканчивается погрузка припасов. Грузчики закатывали на борт последние бочки, матросы вернулись с берега и теперь бурно обсуждали вчерашнюю гулянку, подружек и скорое плавание.
Подошел Рюк, сказал, что все пошлины уплачены, начальник порта подписал разрешение на отплытие. Даж довольно кивнул ухмыльнувшемуся помощнику, сам довольно осклабился, пробормотав про тухлую селедку.
Никто из его команды не думал, что еще когда-нибудь вернется в Альсгару. После того как в последний раз их взяли за перевозкой пыльцы счастья, «честные торговцы» чудом сохранили корабль и свободу. В тот день, когда Рован напал на город, им удалось под шумок вырваться из пылающей гавани. Тогда Даж клялся морскими кракенами и всеми ветрами, что и близко не подойдет к берегам Империи, пока его хорошенько не забудут. Но все сложилось иначе, и после захода в порт Грогана их наняли, чтобы перебрасывать через Устричное море припасы и оружие в осажденный город.
А спустя полгода именно «Огнерожденный» смог проскочить мимо набаторских охотников и отвезти Мать и Ходящих из Совета в Лоска. Так что теперь все прежние прегрешения контрабандистов в Альсгаре были забыты, и они начали жизнь с чистого листа.
Нынешний поход в Золотую Марку обещал стать прибыльным предприятием из-за редких северных товаров, перекупленных за бесценок у какого-то паршивого каботажника. Впрочем, это не помешало прижимистому Дажу не забывать и о других выгодах и взять к себе на борт четырех пассажиров. Лишних соренов, как известно, не бывает.
Сейчас эти четверо стояли на берегу, совсем недалеко от шхуны, и дующий от берега ветер прекрасно доносил до капитана их слова.
С двумя из них старый морской волк уже имел дело. Тот самый светловолосый тип, а вместе с ним и молодой парень, что были на шхуне в день, когда она на всех парусах неслась из подожженного набаторцами города. С тех пор многое изменилось. Паренек, в тот раз все время страдавший от качки, возмужал, и Даж поначалу даже не узнал его. А вот светловолосый остался таким же, как прежде, – хмурым, малоразговорчивым и опасным.
Женщины, путешествующие с ними, были капитану незнакомы. Обе молодые и улыбчивые, они всегда находились рядом со спутниками или же о чем-то тихо беседовали между собой. Куда делась та, что была с Серым в прошлый раз, Даж спрашивать не стал. В чужие дела, особенно дела подобных людей, капитан старался без нужды не лезть.
Новая женщина ничем не напоминала прежнюю. Лишь глаза у нее, как и у той, были цвета глубокого моря – нереально синие.
