Я не поднимаюсь на «свой», второй, этаж, следую в подвал.
Спотыкаясь и матерясь, отдергиваю портьеры, стучу в двери – ищу Янкову, хочу снять стресс. Пить вино, курить кальян, заряженный куруманским гашишем, и валяться на ее леопардовых простынях.
Вхожу в коридор, обитый плюшем, под красными чань-фэйскими фонариками. Останавливаюсь и не верю своим глазам.
Передо мной, прямо посреди коридора, Олеся…
На ней яркий макияж шлюхи. Глаза густо подведены черным, слой белой пудры, кроваво-красная помада, блестки на скулах. Дополняют образ туфли на высоченных каблуках, чулки с подвязками и боа из перьев.
Она пьяна вдрызг, или накурилась, или обсажена гамибиром.
– О, Фенхель! – хохочет Олеся. – И ты здесь?! Вот совпадение! Будешь первым клиентом! Ты ведь не против, мам?
Янкова смеется русалочьим смехом. Подмигивает мне.
– Доброе утро, котик! Рад, что зашел. Только глянь – она неподражаема, правда? После четвертой затяжки называет «мамой».
– Какого попирдолия тут творится, твою мать? – спрашиваю я.
– Новая девушка, – представляет Янкова. – Танья. Сегодня дебютирует! Правда, она мила?
– Какая еще Танья?!
Олеся хлопает накрашенными ресницами, надувает щеки. С шумом выпустив воздух сквозь сжатые губы, начинает смеяться:
– Как у этого! Аххаха! Ну, твоего друга! В пьесе его!!
Я вспоминаю, как читал ей пьесу мистера Смеха. История про парня, который сбежал из Города в глушь, встретил там новых интересных людей, влюбился в хорошую девушку и нашел друга…
А в итоге застрелил друга и навсегда потерял любовь. Сильная штука.
Она мне так понравилась, что я поделился ею с этой малолетней идиоткой.
Поворачиваюсь к Янковой:
– Я ее забираю.
Глаза моей старой подруги округляются.
– О, конечно! – говорит она. – Для тебя бесплатно и на любой срок. Ну, в разумных пределах…
– Ты, кажется, не врубилась? Я забираю ее насовсем. Где ее гребаные шмотки?!
Подхожу к Олесе, которая хохочет до слез, тыкая в меня пальцем и зажимая рот рукой.
– Что на тебя нашло? – Янкова искренне недоумевает. – Фенхель, ты даешь нам это помещение, есть договоренности… Это бизнес, мать его, верно? Что, к чертовой матери, с тобой не так?
– Это моя старая знакомая.
Олеся, давясь смехом, съезжает по стене. Сидит, расставив длинные ноги, в бесстыдной и соблазнительной позе. Но вместо похоти это вызывает во мне прилив бешеной ярости.
Опускаюсь на корточки, беру ее за голову, смотрю в расширенные зрачки.
– Эй?!
Насмешливо надувает щеки, качается из стороны в сторону.
– Чем вы ее накачали, сволота гребаная?
В дверях появляется Али. Одет в серую тройку и пепельный галстук. Но повыше галстука – истинный тарчах – борода лопатой, бледные узоры татуировки на выдающихся скулах, маленькие свирепые глазки, до синевы выбритый череп. Курирует заведение Янковой. Раньше мы, изредка встречаясь, обменивались приветствиями и, как в любом приличном бизнесе, – подарками на Яр-Новогод, Смеходень и Тезоименитства.
– Какие-то проблемы, Фенхель?
– Очень понравилась наша новая девушка, – улыбка на лице Янковой тает. – Собирается забрать. Насовсем.
Поднимаясь в полный рост, оборачиваюсь к Али. Тот, пронзая меня колючим взглядом, шевелит бородой:
– Что за дела, Фенхель, дружище?
– Али, дружище, произошло недоразумение. Девочка оказалась не в том месте не в то время. Готов уладить вопрос финансово.
Киваю на Олесю, которая уцепилась за край моего пиджака и бубнит что-то веселое, но неразборчивое. Затем вытаскиваю портмоне.
Волосатая лапа Али ложится поверх моей руки.
– Постой, – щерится он. – Фенхель, она сама пришла к нам. Милая девушка, как раз собирался попробовать… Но если настаиваешь, по дружбе, уступлю тебе первому.
Ухмыляется, показывая крепкие желтые зубы.
Олеся слабо поводит руками, запинается высоченными каблуками, моргает, издает неопределенный возглас.
– Похоже, девушка не хочет идти с тобой, Фенхель! – ржет Али.
Янкова вторит ему русалочьим смехом.
– Вы оба, заткнитесь! – приказываю я. – Я плачу за нее. И я ее забираю.
– Остынь, дружище. Что-то раскочегарился сегодня не на шутку. Не ошибся этажом – так говорить?
– Али, не нужно, – обрываю я. – Не нужно усложнять.
– Сам усложняешь, – он резко подается вперед, обдавая меня перегаром и табачным духом. – И дело тут не в деньгах, приятель. Дело в уважении…
Я отпаиваю Олесю горячим грогом в одной из укромных ниш на втором этаже «Сада». И предположить не мог, что она когда-нибудь окажется здесь. Увидит, как я живу.
Она сидит на обтянутом серебряной тканью диванчике, укутанная в шерстяное одеяло, трясется от озноба.
– Ты совсем дурочка?
Только стучит зубами в ответ. Тушь потекла, помада смазалась. Перепуганная и больная девчонка.
– Как отогреешься, отвезу тебя домой.
– Нет! – просит она. – Пожалуйста! Не хочу я туда, там все эти соседи, и вахтерша… Если увидят – будут разговоры…
– Чего ты этим добивалась?
Олеся утыкается носом в край одеяла, всхлипывает.
– Прекрати! Этого только не хватало.
– Подумала… все равно… Я неудачница, ничего хорошего мне не светит. Одно и то же – каждый день, эти бумажки, бумажки… А так – хоть весело, хоть попробовать…
– Весело?
Еще глубже зарывается носом в одеяло.
– Да у тебя совсем чердак поехал, малышка.
– Простите! Не хотела побеспокоить вас. Я не знала, что все зайдет так далеко. А потом опьянела, ничего не понимала. Вы меня выручили… Какая же я дура!
Она шумно шмыгает носом.
Я машу рукой.
Во всей этой истории я тоже выгляжу паршиво. Читал ей пьески про высокие отношения, заботился о карьере и нравственности, хренов благодетель. А сам якшаюсь со шлюхами и жульем, заведую притоном. Хорош ухажер!
Подхожу к столу, наливаю кальвадоса. Жадно опрокидываю рюмку. Цепляю из пачки сигарету.
Тяжелая бархатная портьера, отделяющая нас от зала, деликатно отходит в сторону, в просвете появляется физиономия Разилы.
– Ыыы, босс?
Я выхожу из ниши, обмениваемся парой-тройкой реплик. Ситуация с Али, в целом, улажена. Могут возникнуть некоторые вопросы на уровне Округа, но это Разила берет на себя.
Он молча тыкает себя в заросший густым волосом лоб. Я вспоминаю про свою шишку и чертово мокрое полотенце, которое до сих пор держу в руке. Прикладываю ко лбу.
– Спасибо, Разила!
– Аррр… Просто делаю свою работу, босс!
Возвращаюсь в нишу. Сажусь за стол, бросаю мокрый ком полотенца, наливаю еще одну рюмку.
– Я не думала, что все так далеко зайдет. Хотела просто посмотреть. Немного выпила, а потом эта женщина…
– Эта шлюха, – поправляю я.
Олеся снова утыкается носом в одеяло.
– Видел бы тебя отец…
Она ревет пуще прежнего.
Вот я и ввязался в очередную историю. Что же мне теперь с ней делать? Оставлять ее одну я не мог. Но быть с ней – да что я вам, гребаный святой?
Где же мне найти того, кто сможет о ней действительно позаботиться?
Я закуриваю сигарету, выхожу из-за портьеры, рассеянным взглядом обвожу зал, выпуская через ноздри струи дыма.
И вдруг вижу Карпоффа, раннюю пташку.
Сидит за столиком, разложив на нем свои чертежи, что-то увлеченно черкает в них, прикладываясь порой к кофейной кружке.
Какой-то гребаный день добрых дел, думаю я, стряхивая с сигареты пепел.
Направляюсь к Карпоффу, на ходу натягивая на лицо улыбку. Самую обаятельную из моих улыбок.
(И) Сад РасходящихсяЖизнь идет своим чередом.
Между прочим, у нас тут произошел государственный переворот.
Некрократия, конечно, сохранилась. И императорское правление – куда без него. Живем же с ним как-то вот уж, почитай, две тысячи лет, глядишь, и третью как-нибудь протянем. Хоть бы и со скрипом. Лишь бы войны не было.
Курс стабилизировался, нет такого дефицита. Все как-то устаканилось.
Но ведь всегда найдутся те, кому и этого мало?
Этот лысый парень, Чайна Льенин, все призывает к революции, толкает речи на секретных собраниях, мол, выжечь золоченую сволочь, разрушить башни. По городу гуляют распечатки его предшественников, братьев Строггейц, Марека и Энгла, у которых первым пунктом в политической программе стояло: «Счастье для всех, кто с нами, а из тех, кто против нас, – никто не уйдет!»
Д-р Карпофф стремительно растет по службе, получил кабинет побольше, расхаживает в черном вицмундире с серебристым шитьем. Теперь, говорит, перед ним замаячила реальная возможность стать некрократом. Подумывает принять это щедрое предложение. Тем более, им с Олесей вскоре понадобится более просторное, чем холостяцкая мансарда Карпоффа, жилье. Молодое семейство ожидает прибавления.
Успешно развивается и карьера Разилы. Он по-прежнему снимает шляпу при встрече со мной, но «боссом» уже не называет. По решению Окружного Схода Тваревых Выпасов ему отошло заведение Али. Того, кстати, только на прошлой неделе выловили из Навьи. Экспертиза округа установила причину смерти – «Самоутопление по причине безудержного пьянства сего лица и следующей за ним черной меланхолии сиречь бодунного синдрома». Бордель этажом ниже «Сада расходящихся Т» процветает. Прежние сотрудники сохранили свои места. С Янковой мы с тех пор не виделись, но поговаривают, мнение свое о Разиле она переменила и теперь сожительствует с ним душа в душу.
