– Насколько безопасна операция?
Милая девушка в синей медицинской пижаме понимающе улыбается:
– Риск, разумеется, есть. Обычно такие операции делают в подростковом возрасте, юному организму легче справляться с перегрузками, проще перестроиться. Но у нас есть опыт работы и с людьми Вашего возраста, только период реабилитации может затянуться. Сейчас Вы сдадите все необходимые анализы, пройдёте тесты, затем мы изучим результаты и определим степень риска, только после этого будем говорить об операции.
– А я могу … как это сказать… не проснуться? Такие случаи были? Что-нибудь непредвиденное?
– Я понимаю Ваше волнение, но Вы можете быть спокойны. Готовиться к операции нужно с позитивным настроем. Главное, чтобы анализы были в норме.
Я киваю, пытаясь собраться с мыслями и избавиться от стойкого ощущения, что забыла о чём-то спросить. Слова разбегаются, как тараканы, я никак не могу выразить свой основной страх чёткой и ёмкой фразой. Какой же из меня филолог? Никакой. Учёба давалась ценой титанических усилий. Гранит науки скрипел на зубах и так оставался колючей, неперевариваемой крошкой. Работа вызывала приступы тошноты, имеющей мало общего с неубиваемым энтузиазмом, которым лучились мои радиоактивные коллеги.
– А я как-то изменюсь от этого? – мне самой вопрос кажется глупым, и я с трудом выдавливаю его из себя. Язык ворочается во рту разбухшим холодным пельменем.
– Это будет зависеть от Вас! – лучезарная улыбка работника центра вызывает у меня чувство неловкости. Больше ни о чём спрашивать не хочется, и я отправляюсь в лабораторию.
Ночью мысль об операции не казалась пугающей. Внезапно меня осенило, что это единственное решение всех моих проблем. Я с таким нетерпением дожидалась утра, чтобы обратиться в клинику, что не могла уснуть, только литрами пила сначала кофе, затем чай и кругами бродила по комнате. Но одновременно с солнцем появился противный, липкий страх, от которого увлажнились спина и пальцы, в котором, как в болоте, вязли ноги. Я двигаюсь, как в замедленной съёмке. Возможно, нужно позвонить родителям или кому-то из друзей, но я не решаюсь, я не нахожу слов, я не знаю, чего хочу: чтобы меня поддержали или переубедили.
Я родилась Водолеем. Это значит, что я обладаю богатой фантазией, воображением, степень моей креативности зашкаливает, а пунктуальность мне свойственна не более, чем ежу – выбритая, гладкая кожа. Заботливые родители с детства создавали все возможные и невозможные условия для реализации моего творческого потенциала. Разумеется, я училась в гуманитарном лицее, меня запихивали в огромное количество всевозможных кружков и секций, в основном, чтобы наконец-то выявить, в чём мой талант. Но талант так и не выявился. Видимо, подходящего вида искусства для меня ещё не придумали, а тонкая душевная организация не позволяла перекраивать меня в соответствии с имеющимся выбором. Именно тогда я впервые начала испытывать ненависть по отношению к творческим людям. Они бесили меня своей неорганизованностью, экзальтированностью и повышенной эмоциональностью. И эти вечно растрёпанные волосы, как будто вставшие дыбом… Мысленно я наматывала на люстру кишки особенно одарённых однокашников, это успокаивало похлеще бесед с психологом. «Раз не поёт, не танцует, не играет, не рисует и т.д., и т.п., возможно, филолог?» – решили родители, и я оказалась на филфаке.
Студенческие годы я провела за учебниками. Интерес к выбранной сфере успешно заменили старательность и аккуратность. Не умея увлечься кем-то из классиков, я умело расчленяла тексты и с математической точностью работала там, где остальных выручали творческий подход и вдохновение. Преподаватели морщились от топорности моих изысканий, но затем сдавались под напором несокрушимой логики, поэтому меня ждали красный диплом и последняя попытка уйти от взрослой жизни в виде аспирантуры. Но настал момент, когда я поступила на службу. С этого момента начинается главный кошмар.
Единственное, что доставляет мне хоть какое-то удовлетворение – это документация. Во-первых, её оформление имеет более или менее определённые сроки. Во-вторых, здесь я действительно понимаю, чего от меня хотят. В-третьих, с компьютером работать гораздо приятнее, чем с девственно чистыми мозгами юных дарований. По крайней мере, его не хочется убить за дремучее невежество и беспробудную лень.
Некоторые из моих студентов владеют десятью языками и упоённо читают классику в оригинале, другие готовы растерзать кого угодно за недостаточное почтение к Достоевскому, каждый второй к месту и не очень цитирует Кинга, но основная масса предпочитает старое доброе краткое содержание. Что их объединяет? Неумение считать и знак зодиака.
Да, это было разумным ходом. Не спорю. Если великовозрастные оболтусы (к которым относится и ваш покорный слуга), оканчивая школу, не способны определиться, что делать дальше, то нужно решить за них. Положите перед буридановым ослом две морковки, и он умрёт с голоду. А в начале XXI века перед таким ослом лежало не менее двадцати морковок, а он выбирал инсту. Даже если не верить во всякую астрологическую чушь, распределение по знакам зодиака ничуть не хуже рандомного. В конце концов, так создаётся иллюзия психологически выверенного, индивидуального подхода к каждой персоне. Ребёнка можно с детства приучать к мысли о том, кем ему следует стать, это упрощает дело. Хотя, конечно, бывает всякое. Как, например, со мной. Я точно не должна была родиться Водолеем.
С нулевых годов XXII века операция по смене знака зодиака стала дешевле, теперь её могут позволить себе не только состоятельные родители, желающие, чтобы наследники продолжили семейный бизнес, стали юристами или крупными руководителями, но и я. Цена по-прежнему достаточно высока, что серьёзно обдумать этот шаг. Да и риск существует, хотя новые технологии позволили снизить его до минимума.
Операцией процедура называется условно. На самом деле человека помещают в криокамеру на заданный промежуток времени. Таким образом из его жизни «выпадает» несколько дней, недель или месяцев. После расконсервации необходимо заменить документы, вычитая пропущенное время. Затем обновлённая личность с новой датой рождения имеет полное право учиться, работать и вступать в брак в соответствии со своим новым статусом. При этом упоминание её прошлого рассматривается как оскорбление и может служить основанием для обращения в суд.
Больше всего меня пугает процесс реабилитации, ведь мне придётся провести в криокамере целых девять месяцев. Да, мне страшно, но это желание сильнее страха. Я не хочу больше так жить. Я не люблю то, чем вынуждена заниматься. Я хочу стать Скорпионом.
Медицина – это не только возможность спасать человеческие жизни, но и легальный способ ковыряться в человеческих кишках. Если мне удастся стать патологоанатомом, то мои подопечные будут не в пример молчаливее студентов, а это уже счастье. Возможно, в процессе обучения я выберу что-то другое, но ведь в любом случае я буду работать с людьми как с пациентами, а не способствовать мучительному процессу превращения обезьяны (или овоща) в homo sapiens
