Судьба Лондона. Шесть возможных катастроф - Фред Меррик Уайт

Повесть о Лондоне в тисках арктической зимы, показывающая опасность, которую может принести любая зима – голод, холод и пожар.

Редактор газеты "Дейли Чат" немного смутно понимал, зачем он вообще спустился в офис. Термометр опустился до 11°, и есть все шансы, что до рассвета температура упадет до нуля, а утреннюю газету нельзя заполнить сводками погоды. Кроме того, с севера от Трента ничего не поступало, кроме краткой информации о том, что телеграфная и телефонная связь там невозможна. Была сильная метель, выпал обильный снег, усиленный страшным морозом, и наступило безмолвие.

Завтра, 25 января, выйдет довольно скудная газета, если только Америка не воспрянет духом и не пришлет что-нибудь горячее. Газета "Лендс-Энд" часто оказывала такую помощь. Например, очередной статьей о "Тресте говядины и хлеба". Окажется ли Сайлас X. Бретт успешным в своей попытке перехватить мировые поставки? То, что год назад Бретт был помощником ломбардного маклера, не имело большого значения. То, что в любой момент он мог превратиться в авантюриста без гроша в кармане, имело еще меньшее значение. С точки зрения прессы он был хорош для трех колонок.

Пришел главный "подменыш", дуя на пальцы. Его замечание, что он промерз до мозга костей, не вызвало особого сочувствия.

– К завтрашнему дню мы станем похоронной газетенкой, – отрывисто сказал редактор.

– Так и есть, – бодро признал Гоф. – Мы нарисовали захватывающую картину непроходимой для судов Темзы – и хорошо, если так и будет после недели такой арктической погоды. В течение нескольких дней не было доставлено ни одной туши или мешка муки. В сложившихся обстоятельствах мы с полным основанием предсказываем хлебный и мясной голод. И мы, как обычно, высмеяли Сайласа X. Бретта. Но все равно, это плохая новость.

Редактор подумал, что ему пора идти домой. Но все же он задержался, надеясь на то, что что-нибудь да подвернется. Было уже немного за полночь, когда он начал улавливать признаки волнения, которое, казалось, кипело в комнате заместителя редактора. Снаружи послышался стук шагов. Как по волшебству, помещение стало гудеть, как улей.

– Что ты нашел, Гоф? – крикнул редактор.

Гоф ворвался в комнату с охапкой листков в руках.

– Бретт лопнул, – задыхался он. – Это настоящая находка, мистер Фишер. У меня здесь достаточно материала, чтобы сделать три колонки. Бретт покончил жизнь самоубийством.

Фишер выскользнул из своего пальто. Все приходит к тому, кто ждет. Он пробежался своим натренированным взглядом по разрозненным фрагментам, он уже видел путь к красивой проработке.

– Опасность из-за угла миновала, – сказал он позже, – но факт остается фактом – нам все еще не хватает припасов; в морях мало судов с провизией, и если бы они были рядом, то не смогли бы войти в порт, когда кругом лед. Не надо говорить, что Лондон на грани голода, но намекнуть на это можно.

Гоф подмигнул и удалился. Час спустя прессы уже вовсю лязгали и пыхтели. Последовали горячие сообщения о содержимом, и Фишер сонно пошел по снежной дороге Бедфорд-Сквер с ощущением, что в мире, в конце концов, не все в порядке.

Было пронзительно холодно, ветер поднялся с востока, голубое небо последних дней исчезло.

Фишер пошатнулся от ветра, который, казалось, вцепился в самую его душу. Добравшись до дома, он вздрогнул, свесившись над печью в холле.

– Боже мой, – пробормотал он, взглянув на барометр. – С обеда опустился на полдюйма. А на крыше такая глубина снега, что можно было бы лежать. Никогда не припомню, чтобы Лондон был под ударом настоящей метели, но сейчас она пришла.

Пока он говорил, порыв ветра, сотряс дом, словно от беспричинной ярости.

Вечером 24 января на Лондон обрушилась мощная снежная буря. Не было никаких признаков ослабления лютого мороза, но ветер внезапно переменился на восточный, и почти сразу же начался снегопад. Но пока не было и намека на грядущее бедствие.

Чуть позже полуночи подул штормовой ветер во всю силу. Снег падал в виде порошка, настолько мелкого, что его почти не было видно, но постепенно его масса становилась все глубже, пока к рассвету на улицах не образовался слой в восемнадцать дюймов. Некоторые магистрали, идущие против ветра, были выметены, как свежескошенное поле, в других сугробы достигали четырех-пяти футов в высоту.

Рвущий, ревущий, пронизывающий ветер все еще дул, когда наступил серый день. Мелкий снег по-прежнему звенел о стекло и кирпич. К девяти часам были оборваны сотни телефонных проводов. Снег и сила ветра рвали их на части. Насколько можно было выяснить на данный момент, то же самое произошло и с телеграфными линиями. К одиннадцати часам не было доставлено ничего, кроме местных писем, и почтовые власти уведомили, что ни одна телеграмма не может быть гарантирована в любом направлении за пределами радиуса. С континента вообще ничего не поступало.

Тем не менее, казалось, что причин для беспокойства нет. Снег должен был скоро прекратиться. В Сити не было абсолютно никаких дел, поскольку три четверти жителей пригородов не успели добраться до Лондона до двух часов дня. Час спустя стало известно, что с полудня ни на одной лондонской конечной станции не было запланировано ни одного поезда.

Глубокие разрезы и тоннели были одинаково непроходимы из-за снежных заносов.

Но снег должен был скоро прекратиться, так больше продолжаться не могло. И все же с наступлением сумерек снег продолжал падать все той же серой кружащейся пудрой.

В ту ночь Лондон был похож на город мертвых. За исключением тех мест, где сила шторма вымела целые участки, сугробы были высокими, в некоторых случаях они достигали окон второго этажа. В начале дня была предпринята слабая попытка расчистить дороги, но только две или три главные дороги, идущие на север и юг, а также на восток и запад, стали пригодны для проезда.

Тем временем мороз не ослабевал ни на йоту. Даже днем термометр устойчиво держался на отметке 15° ниже нуля, обычная твидовая одежда среднестатистического британца была не слишком подходящим материалом для защиты от такого ветра. Если бы не пронизывающий ветер, состояние вещей могло бы быть терпимым. В Лондоне бывали и более холодные погоды, если судить по градусам, но никогда не было ничего такого, что бы так трепало и сковывало. И все же мелкий белый порошок падал.

После наступления темноты