Клиффорд Саймак
ДЕНЬ ПЕРЕМИРИЯ
Вечер был тих. Ни малейшего признака панков [1]. Тишина тяжело лежала на голых искореженных окрестностях — и никакого движения, не было даже обычных стай бродячих собак.
Слишком тихо, — решил Макс Хейл.
Должно быть хоть какое-нибудь движение, шум. Как будто все затаилось перед новым натиском насилия. Может, готовят нападение? Хотя существует только одно место, где можно ожидать нападения. И почему беспокоятся остальные? — недоумевал Макс. Почему скрываются и сидят взаперти, если они давным-давно сдались?
Макс стоял на плоской смотровой площадке на крыше крепости Кроуфорда и осматривал улицы к северу и западу. По одной из них должен вернуться домой мистер Кроуфорд. Нельзя было сказать заранее по какой именно, потому что он редко использовал одну и ту же дорогу — можно нарваться на засаду или баррикаду. Хотя в последнее время засады устраивались редко. Стало меньше изгородей и меньше деревьев и кустарника: нет почти ничего, за чем можно спрятаться. В этой голой местности требовалась немалая изобретательность для устройства засады. Но, напомнил себе Макс, никто не может обвинить панков в недостатке изобретательности.
М-р Кроуфорд сообщил, что задерживается, и Макс начинал нервничать. Через четверть часа стемнеет. После наступления темноты плохо быть вне крепости в поместье Дубы. Впрочем, в других подразделениях тоже.
Макс снова поднял бинокль и медленно осмотрел местность. Ни следа патрульных, никаких подкрадывающихся теней. Он знал, что должны быть наблюдатели. Наблюдатели всегда есть, они ждут малейшего ослабления бдительности защитников крепости Кроуфорд.
Улицу за улицей изучал он печальные дома с разбитыми окнами и облупившейся краской. Тут и там стояли сухие деревья, лишенные ветвей. Высохшие коричневые кактусы торчали в пыльных дворах, давным-давно лишившихся травы, которая некогда делала их лужайками.
А на вершине холма, на кольцевом разъезде Серкл Драйв, виднелись развалины крепости Томсона, павшей почти пять лет назад. Там не осталось ни одного здания. Их сравняли камень за камнем, этаж за этажом. Только срубленные, мертвые деревья да изогнутые стальные изгороди обозначали место, где была крепость. Теперь только крепость Кроуфорда оставалась в поместье Дубы. Макс подумал об этом с гордостью и внезапно нахлынувшей болью. Она держится благодаря ему, подумал он, и он удержит ее.
В этой пустыне с ее деревьями и травой, летними беседками и шпалерами, густыми зарослями смородины и удивительным солнечным циферблатом посреди патио, прудом, где плескались золотые рыбки и росли лилии, с брызгами фонтана, — эта крепость была последним оазисом.
— Макс, — послышался голос из крошечного передатчика у него на груди.
— Да, мистер Кроуфорд.
— Где вы находитесь, Макс?
— На смотровой площадке, сэр!
— Я возвращаюсь по проезду Сеймура, — сказал голос Кроуфорда. — Нахожусь примерно в миле от вершины холма. Двигаюсь быстро.
— Похоже, вокруг спокойно, сэр.
— Хорошо, но не промахнитесь с воротами!
— Коробка дистанционного управления со мной, сэр. Я буду управлять отсюда.
— До встречи.
Макс взял пульт управления и стал ждать возвращения своего хозяина.
Автомобиль появился из-за холма и двинулся по проезду Сеймура к воротам. Когда он находился всего в дюжине футов, Макс нажал кнопку и разблокировал ворота. Тяжелый бампер с грохотом ударил в створки ворот и распахнул их. Буферы по бокам машины придерживали створки, пока она проезжала. Как только машина проехала, ворота захлопнулись.
Макс повесил коробку управления на плечо и пошел вдоль крыши к лестнице, ведущей на землю.
Мистер Кроуфорд уже поставил машину и закрыл дверь гаража, когда Макс вышел из-за угла дома
— Все кажется спокойным, — заметил мистер Кроуфорд, гораздо спокойнее, чем обычно.
— Мне это не нравится, сэр. Что-то готовится!
— Вряд ли. Не в канун Дня Перемирия.
— От этих грязных панков всего можно ожидать, — сказал Макс.
— Совершенно согласен, — ответил мистер Кроуфорд, — но завтра они придут для дневного веселья. Мы должны обращаться с ними хорошо; в конце концов, они наши соседи, и таков обычай. Мне бы не хотелось, чтобы вы из-за своего усердия нарушили правила благопристойности.
— Вы хорошо знаете, что я этого никогда не сделаю, — возразил Макс. — Я боец, сэр, но я сражаюсь честно.
Мистер Кроуфорд сказал:
— Я думал о том маленьком гамбите, что вы подготовили в прошлом году.
— Это не повредило бы им, сэр. Ну разве что самую малость. Они даже и не заподозрили бы ничего. Одна-две капли во фруктовый напиток, больше нам ничего не нужно. Сработало бы после их ухода. Это медленно действующее средство.
— И все же я рад, что узнал об этом вовремя, — строго сказал мистер Кроуфорд. — И не хочу возможных повторений. Надеюсь, вы меня поняли?
— Разумеется, сэр. Можете положиться на меня, сэр.
— Ну, тогда доброй ночи. Увидимся утром.
* * *
Проклятый предрассудок, — думал Макс, — этот День Перемирия. Обычай из старины, когда некоторые благодушные доброжелатели решили, что будет хорошо, если люди крепостей и панки будут встречаться в мирных условиях и вместе весело проводить время. И обычай этот соблюдался — но только один день в году. Двадцать четыре часа без нападений, без пылающих стрел и бомб у изгороди. Но спустя секунду после полуночи вражда возобновлялась, еще более жестокая и безжалостная. Так продолжалось много лет. Макс не питал иллюзий относительно развязки. Однажды крепость Кроуфорда падет, как пали все остальные крепости в поместье Дубы. Но до этого дня он поклялся делать все, на что способен. Он никогда не оставит своей работы, не ослабит бдительности. До самого конца он будет заставлять их расплачиваться за каждый шаг.
Он видел, как мистер Кроуфорд открыл переднюю дверь и вошел, в ярком снопе света, вырвавшемся из зала. Дверь закрылась, и дом снова стоял большой, мрачный, без единого проблеска света. В доме Кроуфорда никогда не было видно света. Задолго до наступления ночи Макс поворачивал рукоятку на большом контрольном щитке, закрывая стальными ставнями все окна в доме. Освещенные окна — слишком хорошая цель в темноте.
Теперь нападения всегда происходят ночью. Было время, когда их совершали и днем, но сейчас это слишком рискованно. Год за годом защита совершенствовалась так, что дневные нападения стали чистым безрассудством.
