Плонский Александр
Вселенский разум
Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ
ВСЕЛЕНСКИЙ РАЗУМ
Фантастический рассказ
Казалось, это была обыкновенная чернильница-непроливайка. Чернила в ней высохли, растрескались, покрылись плесенью. Похоже, ею не пользовались вечность. Да и кому бы она понадобилась в эпоху шариковых ручек и фломастеров. Никто не смог бы догадаться, что на самом деле это пришелец из Метагалактики.
Потоки радиоволн омывали плесень, выплескивая информацию о людях, населявших Землю. Люди рождались и умирали. Радовались и скорбели. Любили и ненавидели. Иногда они убивали себе подобных, и это, в зависимости от обстоятельств, считалось преступлением либо доблестью.
Люди были способны на самые высокие чувства и самые низкие поступки, самоотверженность и предательство, благородство и подлость. Их ум постигал тайны природы и был скован косностью.
Во множестве миров побывала звездная плесень. В космическом вакууме, раскаленной плазме протуберанцев и ледяных ядрах комет, в атмосфере метана и кислорода, на белых карликах и в черных дырах гнездились ее кристаллические нити. Но настолько противоречивый мир она встретила впервые.
Во Вселенной господствует Закон Устойчивости Добра. Добро равновесно и целесообразно, бесконечно в пространстве и во времени, как сама материя. Добро - основная форма существования Разума. Увы, не единственная... Изредка оно сосуществует со злом. А еще реже зло возобладает над добром.
В человеческой истории было премного зла. Его олицетворяли рабство, войны, инквизиция, чума, фашизм... Но жили на Земле и носители добра Спартак и Пугачев, Коперник и Пастер, Шекспир и Пушкин. Жили и боролись со злом.
Звездная плесень копила информацию, взвешивая на аналитических весах добро и зло Земли, чтобы в конце концов однозначно определить, к какой из двух категорий принадлежит этот противоречивый мир.
* * *
Космос, беспредельная пустыня с редчайшими оазисами жизни и еще более редкими островками разума, не терпит подобий. Людям же невдомек, что ничто не повторяется, что во Вселенной нет эталонов. Они возомнили себя эталоном белкового совершенства и лепили по своему образу сначала богов, а затем пришельцев. Люди тосковали по инопланетным братьям-гуманоидам и не допускали мысли о том, что внеземной разум может принять вид плесени, а летающая тарелка - чернильницы-непроливайки. Им ничего не было известно ни о мыслящих атомах, ни о субстанциях интеллекта. Они пытались проникнуть во Вселенную напролом, через космос, и пренебрегали лабиринтами микромира, ведущими в парсековые дали грядущего.
Но люди рвались в будущее, взывали к Вселенскому Разуму. И звездная плесень, его полномочный и чрезвычайный посол, должна была решить, достойно ли человечество приобщиться к нему.
* * *
- Мама, мамочка! Смотри, что я нашла!
- Подумать только, чернильница... Точно такая была у моей бабушки. Тогда писали перьями и макали их в чернила.
- Ой, как интересно! Можно я с ней поиграю?
- Играй... Только очень уж она грязная!
* * *
Ни у кого не было такой игрушки! Лика не расставалась с ней. Ложась спать, брала с собой в постель. И всю ночь видела сказочные цветные сны...
Оранжевые солнца сияли в пурпурном небе. Диковинные, но совсем не страшные звери резвились в фиолетовой траве. Отплясывали веселый танец радужные лучи, то сливаясь в переливчатую массу, то рассыпаясь хаосом красочных брызг, то группируясь в ажурные многоцветные решетки...
Проснувшись, Лика пересказывала фантастические сны маме - образно, с многими деталями, словно все происходило наяву и подмечалось вдумчивым наблюдателем.
Мама Лики не знала, радоваться или тревожиться. "Что это, болезненная впечатлительность или слишком живое воображение?" - спрашивала себя она.
- Здоровый, развитой ребенок, - успокоил доктор. - А игрушки тебе снятся? - поинтересовался он у Лики.
- Нет, - ответила девочка. - Мне снятся звезды, но не такие, как на нашем небе, а большие, с дом, и яркие. А я лечу им навстречу, не на самолете, просто так. Быстро-быстро. Звезды расступаются, а я...
- Ну а кошку Мурку ты видишь во сне? Собаку, воробушка?
- Я вижу то, чего у нас нет.
- М-да-с... - развел руками доктор и выписал Лике поливитаминную микстуру.
Прошел год. Лика поступила в школу с гуманитарно-технологическим уклоном. А вскоре маму вызвала классная руководительница.
- Вы сами занимаетесь с дочерью? - спросила она недовольно.
- А что, Лика плохо учится?
Учительница нахмурилась:
- Наоборот, слишком хорошо. Вчера у доски принялась рассуждать об афинной системе координат и о каком-то биективном отображении. Отвечай, Лика, это мама научила тебя биективному отображению?
- Не-а, я сама!
- Ты хоть знаешь, что оно означает?
- Конечно. Это когда одновременно сюръекция и инъекция...
- При чем здесь уколы? - рассердилась учительница.
- И вовсе не уколы, а простое вложение, - пожала плечиками Лика.
- Какое еще вложение?
- Ну взаимно однозначное отображение множества А в множество Б. Неужели не понимаете?
- Как ты разговариваешь с Анной Павловной, нехорошая девочка?! огорчилась мама.
* * *
Восьмилетнюю Лику приняли в университет. На этом настояли ученые, исследовавшие феноменальные способности девочки. Споров было великое множество. Сумеет ли организм ребенка выдержать сверхнагрузки? Не лишится ли маленький гений самого драгоценного - детства?
- Это преступление! - протестовали осторожные. - Вы хотите искалечить девочку, иссушить ее мозг, подточить здоровье!
- Неправда, - возражали решительные. - Лика под надежным контролем. Никакого принуждения, нагрузки дозированы. При малейшем неблагополучии опыт будет прекращен.
Оптимизм восторжествовал. Лике оказались нипочем премудрости физмата. Сокурсники, вначале не принявшие ее всерьез ("Детсад в соседнем доме, девочка!"), были вынуждены признать ее право на студенческое существование; человек, способный растолковать бесконечномерное представление группы Ли и смыслящий в комогологиях банаховых алгебр, заслуживает снисхождения.
И при всем при том Лика оставалась ребенком. Живым, общительным, неусидчивым. Она приспособила математическую теорию игр к своим детским забавам и сумела вовлечь в них весь третий курс физмата.
Лика по-прежнему не разлучалась со старой чернильницей. Кто-то из студентов шутки ради стащил ее и припрятал. Но спустя минуту чернильница снова очутилась в руках у Лики.
Тем временем исследователи получили ошеломляющие результаты. Обычный человек способен усваивать информацию с частотой переменного тока осветительной сети - пятьдесят единиц в секунду. Передав по эстафете биоэлектрический импульс, нейрон отдыхает, восстанавливая силы, несколько миллисекунд и лишь затем пропускает через себя следующий импульс. Нейроны же Лики перебрасывались импульсами со скоростью компьютера - в десятки тысяч раз большей. И что особенно поразило ученых, она мыслила укрупненно, отбрасывая детали в подсознание, оперируя сложными понятиями как элементами, и то, к чему другие приходят путем громоздких логических рассуждений, озаряло ее мозг мгновенной вспышкой.