Павел Комарницкий - 30 июня

Ивашка, почёсываясь и сопя, выбрался из чума, огляделся. Небо на востоке уже наливалось розовым светом, над водой стелился низкий, полупрозрачный туман. Белые ночи были в разгаре, и рассветы были по-летнему ясными. Вот и сегодня, похоже, день будет погожий.

Из чума доносилось позвякивание, жена уже встала и начала хлопоты у очага. Тунгус оглядел стойбище. Да, хорошее место. Как раз в устье, вот река Дилюшмо впадает в Чушмо. Рыбы здесь пропасть, и охота ничего себе. Хорошие угодья у Ивашки, а если по-настоящему — у Ивана Потапыча Петрова, вот так вот. А чего? Иван Потапыч, так и в бумаге написано у урядника, а полицейский урядник — это у-у-у…

Он отошёл подальше, чтобы справить серьёзную нужду. Разумеется, гнус, оголодавший за ночь, не мог упустить такую удачу и жадно накинулся на все незащищённые места. Ивашка кряхтел, яростно щуря свои раскосые глаза, отмахивался от ненасытных кровопийц. Мимолётно вспомнилось, как его тёзка Иван, русский купчик-выжига, смеялся: «У вас, тунгусов, почему такие глаза-то узкие? Не знаешь? То-то! Да потому, что вы от роду до смерти из-за гнуса щуритесь, вот и привыкли…». Хороший человек, грех слово худое молвить. И водку мало совсем разбавляет. Да, хорошая у него водка, настояна на крепчайшей махорке — ух! Только пить её надо не шибко много, иначе околеешь мало-мало, нехорошо… И голова болит… Вот и сейчас мало-мало болит, и надо бы это дело поправить…

Ивашка уже начал вставать, да так и присел назад, открыв рот, и глаза у него стали вполне даже русские. Очень даже круглые глаза.

Ослепительный огненный шар беззвучно и стремительно скользил по небу, оставляя за собой бело-дымный след, снижаясь. Так продолжалось вздох, два, три… Шар скрылся за верхушками деревьев, и вдруг…

Ивашка тонко, по-детски закричал. Показалось, будто ему плеснули в глаза кипятком. Ничего не видя, кроме чёрно-багрового пятна, он упал назад, на только что сделанное, начал судорожно тереть глаза — зрение не возвращалось. Лишь спустя несколько мгновений на фоне багрянца начала проступать чёрная иззубренная полоса, словно навек отпечатавшаяся в ослепших глазах — край леса, и сам багрянец начал всё сильнее отливать зеленью. Ивашка пополз куда-то на четвереньках, плача от свалившегося несчастья, но тут заметил, что сквозь зелень призрачно проступают контуры чума и реки. Видит! Он видит! Какое счастье!

Но как следует обрадоваться Ивашка не успел. Тугой ветер пахнул в лицо. Гром с ясного неба ударил так, что чуть не лопнули барабанные перепонки. Уши разом заложило. Час от часу не легче — не ослеп, так оглох…

Но Никола-угодник, похоже, пока не совсем оставил несчастного Ивашку. Вот, и уши отложило помалу. Стали слышны возгласы перепуганных домочадцев, выбравшихся из чума, неистово лаяли собаки. Все живы, однако. И зелень в глазах протаивает, редеет.

Иван Потапыч встал, заковылял к реке, придерживая запачканные штаны. Ай, как нехорошо, однако… И жена видит, и все видят… Нет, про это говорить никому не надо, шибко будут смеяться…

— Собирайтесь! Вверх по Чушмо пойдём!

— Чего вдруг? — усомнилась жена.

— Собирайся, говорю!

Ещё спрашивает. Что скажешь, баба, она же дура. А что до того, будто место шибко хорошее — так и даром не надо Ивашке таких хороших мест…

Бок планеты круглился, тяжкой громадой закрывал звёзды. Пятна облаков и спирали циклонов густо покрывали её, скрадывая очертания материков, на густую синь океана ложился размытый огненный блик от светила.

У стены, превращённой в огромный объёмный экран, стояли существа, отдалённо напоминающие вставших на задние лапы небольших львов, или, скорее, павианов, вот только вместо звериных морд с длинными мощными челюстями лица у существ были только что не человечьи. Высокие, длинноногие, покрытые коротким густым мехом, только лицо и кисти рук розовели голой кожей, они стояли с непринуждённым изяществом, выдававшем в них прямоходящих существ. Мех одного был жемчужно-серым, у второго же светло-бурым, с золотой искрой, как у породистого соболя. Длинные тонкие хвосты с кисточками на концах не доставали до полу. Уши на макушках то и дело шевелились, большие круглые глаза с вертикальной «дышащей» щелью зрачков всматривались в облик чужого мира.

— … Нет, командор — тот, что имел соболиный мех, нервно прядал ушами — Я не могу дать согласия на высадку, как бы ты ни бушевал. В конце концов, я несу ответственность за всех членов экипажа, включая твоих ребят.

— Напомню тебе, капитан — командор несогласно оскалил зубы, так, что стало видно небольшие острые клыки — что я тоже несу ответственность. Причём все работы на планете находятся именно в моём ведении.

— И всё-таки — капитан упрямо боднул головой, его хвост хлестнул по боку — Скажи, Иахрр, что, ну что ты сейчас увидишь? Всё то же — он хвостом указал на экран — Так для этого есть телезонды. Высадку на планету следует проводить только в том случае, если все остальные средства изучения себя исчерпали — мне ли говорить тебе об этом?

— Ты не прав, Хррот — собеседник снова несогласно оскалил зубы — Ты придерживаешься устава, как стенки в тёмной пещере. Да, я согласен, если бы на планете была достаточно техничная цивилизация, имеющая развитую систему телекоммуникаций — тогда имело бы смысл покрутиться на орбите. А так…

— Если бы здесь была развитая цивилизация, вряд ли мы крутились бы на столь низкой орбите. Кстати, как идёт расшифровка радиопередач?

— Сейчас узнаем — Иахрр щёлкнул пальцами, произнёс короткую фразу. На фоне планетной панорамы протаяло окно, в котором появилась тоненькая изящная фигурка, значительно уступавшая размерами двум стоящим, облачённая в изумительно-золотистый мех. Она (поскольку это была девушка) сидела на пуфике, всматриваясь в расположенный перед ней экран, по которому резвой вереницей ползли символы и мелькали калейдоскопические образы. Пальцы сидевшей порхали по клавиатуре.

— Как продвигается расшифровка радиопередач, Ярара? — Иахрр чуть сморщил нос, что у этих существ означало улыбку.

— Радиопередачи — фыркнула сидящая — Я готова поставить на спор весь свой мех против твоей хвостовой кисточки, что они используют искровой разряд. И вообще, это не передачи. Так, условные сигналы.

— Например?

— Ну вот, слушайте — Ярара тряхнула густой пышной гривой, обмахнулась хвостовой кисточкой, заметно более пушистой, чем у собеседников — Три непереводимых буквы, очевидно, аббревиатура. Повторяются несколько раз. Далее… ага, вот. «Судно…» тут непереводимое понятие… «тонет посреди…» ну, это, очевидно, местное название океана… широта… долгота… И опять три этих буквы. Всё.