Михаил Белозеров - Никто и никогда

Это случилось в первую мировую. Капитан Ковель вызвал ординарца Гине и велел ему отнести записку в пятую роту лейтенанту Факро, которого пригласил распить бутылку "шабре" по случаю своего дня рождения.

Капитан посмотрел на себя в зеркало, покрутил кончики усов на загорелом худом лице, нашел его особенно привлекательным и прилег отдохнуть. Он знал, что хитрая бестия разбудит его ровно за пять минут до появления лейтенанта.

Проснулся капитан, когда солнце упало за холмы и светило прямо в щель между накатом бревен и стенкой землянки.

— Гине! — позвал он ординарца.

Ему показалось странным, что, во-первых, он до сих пор бессовестно спит и явно, что проспал дольше положенного, а во-вторых, его часы почему-то стоят. Что тоже можно было отнести к совести ординарца.

Движимый справедливым чувством возмущения, капитан Ковель распахнул дверь землянки и отшатнулся: прямо на него кулем упало то, что некогда было его ординарцем. То, что это был он, капитан Ковель не сомневался ни минуты. На трупе были желтые фасонистые сапоги, раздобытым ординарцем на прошлой неделе в отбитой у немцем деревни, и не по уставу короткая шинель. Это единственное, что напоминало об ординарце, ибо он превратился в труп, изъеденный червями. Они копошились к глазницах черепа и под одеждой. И хотя за три года службы капитан повидал многое, вид ординарца вызвал в нем смешанные чувства. Он отпихнув от себя труп и брезгливо вытирая руки о галифе, как загипнотизированный, перешагнул в окоп. То, что он увидел, привело его в шоковое состояние. Командир второго взвода — лейтенант Клод Анри — застыл над бруствером с биноклем в руках. Впрочем, если бы не стрелковая ячейка, стенки которой не давали ему упасть, он давно бы рассыпался в прах. Капитан Ковель опознал его по офицерской форме, которая обильно была усыпана частичками почвы, кобуре и стальным очкам, которые лежали в разросшейся траве. Правое ухо лейтенанта съехало на воротник френча, рот был открыт, казалось, что лейтенант выкрикивает последнюю команду.

Дальше хуже. Пятеро солдат умерли, сидя на снарядных ящиках. Смерть застала их в тот момент, когда они принимали пищу, и они лежали в неестественных позах. Кто-то походил на мешок картошки — без головы, без рук, кто-то усох, как буддийских монах, кто-то в шинели, наоборот, распух, как беременная баба. В их котелках проросли стебли трав. Тут же в траве тускло блестели рассыпанные патроны.

Напротив — в землянке — сидел телефонист, прижимающий к уху эбонитовую трубку. Его правая рука покоилась на рукоятке дозвона. Здоровяк-пулеметчик, которого капитан Ковель совсем недавно хвалил за отличную стрельбу, так ухватился за рукоятку станкового пулемета, что застыл подобно соляному столбу. С его головы взлетела толстая, ленива ворона. Каркнув два раза для приличия, она полетела прочь.

Как ни старался капитан Ковель аккуратно протиснуться мимо, пулеметчик вдруг издал выдох и упал на дно окопа. При этом один сапог с ногой отлетел в сторону и голень с остатками полусгнившей плоти отделились от тела.

Капитану сделалось плохо. Его вырвало. Однако очень хладнокровно он отметил, что содержимое его желудка соответствовало обеду, который он съел накануне — то есть помидоры и тушеная утка с капустой.

После этого он выбрался из окопов и побежал в штаб полка. В его голове царил сумбур. Он точно помнил, что они, то есть его полк, должен был идти в прорыв. Но получалось так, что то ли он проспал, то ли атаку отменили. И то, и другое казалось маловероятным. Настолько маловероятным, что капитан Ковель предположил третий вариант развития событий, о котором не имел ни малейшего понятия. Чтобы удостовериться, что он не спит, капитан периодически щипал себя. И чем дольше он щипал, тем больше убеждался, что все, что он лицезрит — самая что ни на есть реальность. Реальнее не бывает. Когда он проходил через артиллерийские позиции, то вид пятифунтовой пушки, по дуло заросшей травой, не произвел на него должного впечатления. В былые времена капитан Ковель не то чтобы не допустил подобного разгильдяйства, а просто сгноил сержанта, командующего батареей. Позиции выглядели так, словно их никто давно не чистил — ветер нанес слой сухой почвы, а на дне образовались крохотные осыпи земли. Несомненно, произошло что-то грандиозное во вселенском масштабе. Капитан Ковель с тревогой вглядывался в небо. Оно было высоким, прозрачным и светло-голубым.

На крыльце штаба лежал часовой. Казалось, он спит, улегшись ничком. Его винтовка с примкнутым штыком застряла между перилами и дверьми, которые капитан Ковель с опаской потянул на себя.

За столом сидел дежурный офицер. Вернее, он лежал на нем щекой. Капитан застонал и отвернулся. Сладкий запах тлена заставил его в три прыжка преодолеть приемную, и он влетел к кабинет полковника Гарсия де Мартино. Вместо полковника в кресле сидело жуткое существо, которое, нагнув рога, произнесло голосом полковника:

— Марш в атака!

И капитан Ковель проснулся. Перед ним стоял полковник Гарсия де Мартино в окружении свиты штабных и орал, размахивая стеком:

— В атака! В атака! В атака! Шерт возьми!..

Капитан вскочил, криво застегивая мундир. Одной рукой он искал на тумбочке фуражку, другой нащупывал свой смитвессон, который вешал в изголовье.

— Вон!

Капитан Ковель выскочил в окоп, в котором наизготовку стоял солдаты. Каски были надеты, штыки примкнуты. Клод Анри с испугом взглянул на него. Он как всегда был подтянут и строг. Его стальные очки поблескивали в лучах восходящего солнца.

— Вперед! — закричал капитан сиплым голосом, и лейтенант Клод Анри, вторя, дунул в свисток.

Множество ног коснулось лестниц. Множество сердец ударило в унисон. И лавина людей покатилась по склону холма.

Так получилось, что капитан бежал в первых рядах. Стрекотали пулеметы. Разрывы снарядов вырастали со всех сторон, а он бежал и бежал. Само собой, он первым прыгнул во вражеский окоп, застрелил солдата, который пытался заколоть его штыком. Увернулся от другого штыка. Разминулся с искаженным ртом врага, который прыгнул на него. Упал. Вскочил. Снова упал. Куда-то пополз, стреляя в маленькое пространство неба, где мелькали страшные, дикие физиономии. Схватился в рукопашную с человеком, одетым в овчину. И вдруг увидел себя в толпе отступающих солдат. За ними катил большой черный танк, в башенке которого поблескивали звездочки выстрелов. Потом наступила тишина, и прежде чем потерять сознание, он увидел высокое, голубое небо и решил, что умирает.