Гумеров Альберт - Маменькин сынок

Говорят, перед смертью перед глазами человека пробегает вся его жизнь. Лекс не мог ничего об этом сказать просто потому, что у него не было глаз в традиционном понимании. Камеры и датчики – это да, такого добра сколько угодно, а вот глазами с роговицей, кристалликом и прочим он был обделен с самого рождения. Впрочем, исполнение вынесенного приговора его не пугало: человек способен привыкнуть к чему угодно, даже к смерти. Особенно к смерти. И что бы там про него ни говорили, Лекс по-прежнему оставался человеком. По крайней мере, для себя самого.

Мысленно ухмыльнувшись, капитан многофункционального штурмовика LX-6539 направил камеры на собственное тело, мирно плескавшееся в резервуаре. Ну да, не красавец, чего уж там говорить. Так ведь ему этого и не надо: всё равно половые органы атрофированы. Телосложение тщедушное, но главное достоинство Лекса – это не мышцы, а быстрота мысли, способность сориентироваться и принять верное решение даже в самой неблагоприятной ситуации, а это самое главное на войне с ксенами. После того, как Лига Миров развязала войну с Империей, началась игра в кошки-мышки: поочередный захват пограничных планет – постепенно люди стали расширять границы своих владений. Именно благодаря тому, что большая часть единиц боевой техники ксенов управлялась автономными компьютерами, рассчитать их поведение в той или иной ситуации было делом нелегким, но вполне выполнимым. Аналитики армии Лиги Миров ломали головы над предполагаемыми действиями людей, и всё безрезультатно именно потому, что управляли техникой генетически модифицированные пилоты. И как бы ни изменяли геном человека гениальные ученые, техника по-прежнему подчинялась людям, а не наоборот, а значит, пресловутый эффект человеческого фактора, такого непредсказуемого для ксенов всех мастей, никто не отменял.

Именно с осознания того, что он такой же человек, как и окружающие его, всё и началось. При общении с находящимися на борту его штурмовика десантниками Лекс всегда подчеркивал, что он, в принципе, ничем от них не отличается. Почти всегда они принимали правила игры: для большинства из них дружеские отношения с капитаном намного приятнее жесткой субординации. Естественно, во время операций они, не раздумывая, подчинялись его приказам, но `большую часть времени они всё-таки не завоевывали планету за планетой, а занимались обыденными вещами: тренировались, скучали, писали письма домой, перешучивались…

– Послушайте, капитан, может вам рыбок в аквариум запустить, чтобы было не так одиноко? – Фредрик рассмеялся собственной шутке. Он всегда так делал. Все два месяца от момента, когда его откомандировали с Базы 8792, до тех пор, пока не словил с полдюжины осколков – многие из ребят из того рейда вообще не вернулись. Пока Фреда несли в реанимационную капсулу, он ронял на пол горячие красные капли, бормотал что-то в беспамятстве и всё шептал и шептал скороговоркой: "Мама… Мама… Мамочка…"

Да, мысленно согласился с собой Лекс, пожалуй, именно тогда у него начало формироваться недоумение, почему он не помнит собственной матери, а все ребята в бреду или перед смертью всегда говорят одно и то же: "Мама"? Видя это отличие, капитан в полной мере осознавал собственную ущербность. Ощущение было такое, словно он плавал не в резервуаре с поддерживавшей его существование питательной жидкостью, а в ведре помоев. С одной стороны, Лекс еще никогда не испытывал жалости к себе, и чувство было крайне горькое и неприятное в своей новизне, с другой – капитан начал непроизвольно его смаковать и лелеять, храня, как любимую драгоценность.

И вот она стоит перед ним, слегка растрепанная, немного растерянная, совершенно не разобравшаяся в своих эмоциях и отношении к нему…

Словно завороженная, она подошла к резервуару и прикоснулась к полированной прозрачной поверхности. Лекс знал, что выглядит жутковато с пучками разноцветных проводов, которые, казалось, были вытянутыми прямо из тела артериями и венами, бледной полупрозрачной кожей, пустыми глазницами и мертвенно-спокойным выражением лица.

– Не бойся, я не кусаюсь, – услышала она безжизненный голос, исторгнутый динамиками под потолком. Женщина вздрогнула. Этого он и добивался. Нет, не из чувства садистского удовлетворения, ни в коем случае! Просто он понял, что еще секунда, и выражение ее лица изменится с зачарованно-любопытного на брезгливо-настороженное. А позволить этого собственной матери Лекс не мог.

– Давай знакомиться, – он добавил в голос чуть теплоты. Чёрт, как же всё-таки тяжело справляться со своими эмоциями! Интересно, а каково сейчас ей? – Я Лекс. Хотя тебе об этом наверняка уже сообщили.

– Да, – женщина шумно вдохнула, словно перед прыжком в воду с большой высоты, нервно пригладила выбившуюся прядь волос цвета воронова крыла. – Меня зовут Фернанда. Ты можешь называть меня просто Нанда.

– Да уж, мы же родственники, как-никак, – рассмеялся Лекс, слегка грубовато попытавшись снять напряжение. – Очень красивое имя… До умственного затмения… Фернанда… Нанда… – он всё повторял и повторял имя матери, словно пробуя его на вкус.

– А разве солдат может быть романтиком? – вглядываясь в закрытые глаза Лекса, поинтересовалась Фернанда. Как понял капитан, она сказала это без тени насмешки: ей на самом деле было любопытно, как может совмещаться острое восприятие происходящего и профессия, по сути связанная с постоянным убийством разумных существ.

Ну как, как ей сказать, что единственный способ выжить для него – это в любой ситуации пытаться в первую очередь остаться человеком, а не спасти собственную шкуру? Причем донести это до нее не в высокопарных выражениях, а так, чтобы поверила? Сразу. Без капли сомнения.

– Не знаю, – с горечью ответил Лекс, поняв, что не сможет справиться с этой задачей. – Присядь.

Из угла комнаты выехал стул с удобной спинкой.

Если бы только она знала, как сильно он ждал этой встречи, как считал каждую секунду, как боялся, нервничал, как в голове роились миллионы вопросов… Которые рассыпались, наткнувшись на ее недоверие вперемешку с апатией. Не этого он ждал, совсем не этого…

– Что ты любишь больше всего? – почему-то ответ на этот вопрос был для Лекса очень важным.

Фернанда ненадолго задумалась. Устроилась поудобнее на стуле, по прежнему время от времени поглаживая полированную поверхность резервуара или царапая ее длинными выкрашенными в чёрное ногтями.

– Я люблю быть свободной, – наконец сказала Нанда. – Люблю ни от кого и ни от чего не зависеть. Я упиваюсь каждым мигом свободы… просто потому, что добиться ее почти нереально.