Тамара Ветрова - Воздушный шар-на-всякий-случай

Тамара Ветрова

ВОЗДУШНЫЙ-ШАР-НА-ВСЯКИЙ-СЛУЧАЙ

1

Четвертый день подряд, возвращаясь домой, мой мальчик ложится на продавленный диван и утыкается лицом в поле ромашек на обоях. Когда он так лежит, воротник его рубашки оттопыривается, как будто с того самого поля ему в лицо бьет ветер, и вскоре он, мой мальчик, действительно съеживается, прячется в подушку...

Я не знаю, как говорить с человеком, который круглые сутки думает о чем-то своем, а о чем - мне неизвестно.

Однако на четвертый день, собравшись с духом, я сказал:

- Дорогой мой, - и голос мой был бодр, как у петуха, оповещающего весь мир, что для него рассвет уже наступил. - Дружище, - чуточку помолчав, сказал я и постукал по его плечу согнутым пальцем. - В жизни бывают всякие... обстоятельства... испытания... Но сила духа, а главное, надежда это целое состояние, голубчик!

- Я не знаю никакой Надежды! Может быть, это твоя знакомая, папа?

И мой мальчик, как всегда, угадал! Черт бы меня побрал, если я ошибаюсь! В моей юности, в нашей юности была надежда! Я один во всем виноват!

Тогда палило солнце, было немилосердно жаркое лето. Вот уже скоро пройдет 20 лет, а тот зной, те синие безоблачные небеса, та ленивая неподвижность воды в единственной нашей речушке и воздуха в тополях, та непроходящая сонливость людей и птиц - все это не повторяется.

Город окружали холмы, покрытые редкими деревьями. В тот год деревья, высушенные солнцем, пожелтели рано и рощи казались жалкими и подслеповатыми. Ниже, за холмами, лежали камни - они лежат до сих пор, - громадные валуны, разбросанные как попало в незапамятные времена еще господом Богом (про Бога - это, разумеется, шутка. 20 лет назад в Бога у нас не верили. Нам, можете не сомневаться, было во что верить!).

Если мы - я и мой друг Рустик - собирались пойти в рощу за реку, то говорили: "Пойдем на ту сторону". А если еще дальше, туда, за холмы, это называлось "пойти на камни" или "на дальние камни".

Если, скажем, Рустик, или я, или кто-нибудь еще говорили что-то вроде "вечерком махнем туда" или "начало праздника, как обычно, там", то никаких, то есть совершенно никаких объяснений больше не требовалось. Все, даже трехлетние дети, знали, что такое "туда" или "там". Воздушный шар - вот что такое это было!

2

В центре нашего города, на площади, зажатой между домами и облупленными колоннами, торчал воздушный шар. То есть, само собой разумеется, не только шар, а и здоровенная плетеная корзина, в которую могло поместиться человек двадцать. А может быть, даже сорок?

С точностью установить, из чего была сделана корзина, не удалось. В учебниках по природоведению тридцатилетней давности писали, кажется, об исследованиях, которые велись в этом направлении, да и в городской газете появлялись время от времени статьи под заголовком "Шар задает загадки" или "Кого же благодарить?". Одним словом, что-то в этом роде.

Кстати сказать, наш воздушный шар был не совсем пар, насколько я помню. Чуточку приплюснутый сверху и снизу, он издали немного походил на здоровенную шляпу какого-нибудь Гаргантюа или на блюдо с заморскими фруктами. Тарелка, одним словом!

Когда мы закончили, кажется, шестой класс, Рустик занялся подсчетами, скольких человек эта штука может при случае поднять.

"При каком случае? - хотел было спросить я, но не спросил. Каждый в нашем городе - каждый! - имел на этот счет свое мнение. На всякий случай!

"Да мало ли что может случиться!" - вздыхая, повторяла иногда моя мать.

Всемирная катастрофа? Житейские неприятности? Что она, что все они имели в виду? И как один-единственный шар даже в этом случае мог бы всех поднять? "Все-таки это лучше, чем ничего", - сообщил мне Рустик подслушанную где-то мудрость... Искать более подробные объяснения было бесполезно.

Откуда появился шар, было также неизвестно. Точнее, как писали в нашей газете, было покрыто "мраком легенд". Городские ученые плутали, по-видимому, в этом мраке без фонаря, выходили кое-какие брошюры и даже целые монографии, но паутина предположений этот мрак сгущала еще более.

На закате там, то есть вокруг шара, прогуливались пары; они тихонько беседовали и время от времени поглядывали в ту сторону. Сейчас я понимаю, что, вполне вероятно, все их надежды на будущее счастье каким-то образом были неразрывно связаны с Воздушным-шаром-на-всякий-случай (так его в конце концов и начали называть).

С подсчетами у Руськи не вышло, и тогда он, обозлившись, заявил, что все мы, как привязанные, ходим вокруг этого чертова шара и скоро станем совсем уже круглыми дураками, не желая замечать ничего вокруг себя!

- И исследования-то какие! - шипел он. - Мрак веков да сумрак легенд. Все для рубрики "Пробуем перо"!

И, продолжая браниться, Рустик сплевывал в благословенную городскую пыль.

3

На исходе ноября я сидел в своей комнате, крошечной, как кабина лифта, и читал какую-то книгу. Или делал уроки. Сейчас, по прошествии стольких лет, я не помню этого в точности. Да и не это важно! Дождь стучал в стекло, к которому прилип лист величиной с ладонь, и на этот лист я изредка уныло поглядывал. Мне хотелось написать стихотворение или что-то в этом роде, но я не решался взяться за перо, потому что беспощадный критик Руська однажды уже высмеял меня. Руська ненавидел мои стихи, он вообще ненавидел стихи, называл их "проклятым враньем", сравнивал с "проклятыми бреднями" наших исследователей, тех самых, о которых я уже говорил.

Резной лист, громадный и как бы подгоревший по краям, по-прежнему приникал к стеклу.

Явился Руська и, сев на краешек моего стола, начал этот лист молча разглядывать.

- Творим? - наконец поинтересовался он, тыча отчего-то пальцем в стекло. - Работаем на благодарное человечество?

Нам в тот год исполнилось по тринадцать лет, и стало особенно заметно, как сильно изменился мой друг. Озабоченное выражение не сходило с его лица, и, похоже, некая идея занимала его мысли. Идеей этой он ни с кем не делился, и лишь однажды, когда нас, школьников, повели на очередную экскурсию, я кое-что понял.

То была обычная, запланированная в начале года экскурсия к воздушному шару. Наша учительница уверенно шагала впереди по протоптанной дорожке, которая вела от ворот школы к знаменитой ограде. Ограда была низкая, чисто символическая, перелезть ее мог любой из нас (пробираясь в школьный сад, мы справлялись и не с таким препятствием). Однако через эту ограду никто не лазил - ни мы, ни дураки-первоклассники. И из рогатки в шар не стреляли. И цветы с аккуратной соседней клумбочки рвать никто не собирался.

Вероятно, шар был одной из тех реликвий, с которыми шутить не полагалось. А может быть, в наших головах так прочно укоренилась мысль о Воздушном-шаре-на-всякий-случай? Или существовала какая-нибудь другая причина? Мне это неизвестно. Пожалуй, даже сейчас до конца неизвестно.