Смеркалось. Хлипкие растения покачивались под ветром, готовые сломаться в любое мгновение. Шуршали быстрорастущие вечерние грибы, спеша вытянуться из жирной почвы, пока было тепло. Над лесом медленно двигались на длинных ногах плакальщики. Из-под них с писком выскакивали зеленые и красные бранчи, на лету открывая широкие полнозубые рты и проглатывая роящихся мошек.
Бальг, большой, средних лет кволг, сидел на холме и пил настойку из глабов. Еще в прошлый сезон он пристрастился к ней. Раньше он вполне обходился санзайном или, в крайнем случае, воргом, и даже выводил целую философию их употребления, вкупе с принципами сохранения здоровья и долголетия с их помощью. Но в один ненастный, и как считал Бальг, далеко не самый счастливый день, к нему зашел Вмениш, тоже кволг. Вид у него был таинственный и довольный.
Бальг сидел уже два дня без выпивки и, естественно, догадался в чем дело.
— Мираянский санзайн? — спросил Бальг, питая надежду на утвердительный ответ.
— Лучше, — сказал Вмениш.
— Ворг? Темный или светлый?
Друг снова отрицательно повращал аксоподиями.
Бальг задумчиво умолк. Мрачное настроение снова подкрадывалось к нему. Нехорошие предчувствия поднялись из теневых углов сознания. Молчание затянулось.
Вменишу надоело ждать.
— Глабы, — признался он.
— Глабы?! — ошарашено воскликнул Бальг. Это известие всколыхнуло ему всю душу, словно его втолкнули в замкнутое помещение с климактирующей ангрой. — Да ведь их еще нужно настаивать!
— Зато потом… — снова таинственно засветился Вмениш.
Потом они пошли гулять и у Бальга появились крупные провалы в памяти. Не то, чтобы он раньше такого за собой не замечал, но все же было очень неприятно. Вмениш объяснил, что это еще не все. Действительно, наутро Бальг почувствовал себя полностью обновленным, и при виде оставшейся настойки испытал сильнейшую радость, сравнимую разве что со счастьем обретения ящика мираянского санзайна.
— Они не понимают в чем прелесть настойки из глабов, — говорил Бальг, когда они с Вменишем сидели над каким-нибудь водоемом и любовались закатом и бредущими плакальщиками.
Воздух был прозрачным и ни о чем не тосковала душа.
— Они вообще ничего не понимают, — отвечал друг, наливая себе в маленькую емкость и нюхая свежесорванные цветы намбакса. — Так что с ними нам не по пути. Единственное, что нам осталось, это пить и наблюдать равнодушных плакальщиков. Они прелестны.
Теперь Вмениша не было рядом с ним. Несколько дней назад он исчез без следа.
Бальг не хотел думать о худшем, но иногда такие мысли закрадывались к нему в голову, и тогда настойка становилась бальзамом для души.
Закат продвигался к своему темному и таинственному завершению и пузырь с настойкой медленно пустел. Зато Бальгу становилось лучше. Воспоминания принимали все более и более радужный характер.
Повинуясь приступу лени, Бальг откинулся на серую траву и посмотрел на извивающийся облачный путь. «Звезды скоро появятся», — подумал он и в этот момент увидел над собой облако другого рода: гигантский рой жрунов-кочевников. Они летели с грозным гулом, словно падающая с большой высоты река.
Бальг быстро спрятался в лежавшую поблизости пустую раковину бледного ползуна. Внутри было темно и сыро, пахло плесенью, зато жруны терпеть не могли ни того, ни другого. А может они считали ползунов несъедобными. Один из них прожужжал около горловины раковины, но сунуться не решился.
Бальг присел на уступ, где когда-то располагался желудок ползуна, и снова приложился к пузырю. «Жизнь начинает налаживаться», — решил кволг.
Он любил входить в измененные состояния сознания. Ему нравились живые напитки, позволяющие растягивать время и перекрашивать реальность.
Жаль, что Вмениша не было сейчас с ним. Вдвоем бы они нашли о чем поведать друг другу, а так Бальг испытывал несколько неприятное чувство покинутости и одиночества. В последнее время он стал все чаще и чаще задумываться о противоположном поле, о красавицах с перламутровыми гребнями и тонкими слабыми аксоподиями, которые хотелось гладить и лизать.
Снаружи вроде бы поутихло. Бальг осторожно выглянул, готовый при первом признаке опасности снова юркнуть в спасительную тьму раковины.
Жруны убрались. Скелеты плакальщиков еще стояли над лесом, как укор природе, безжалостной к собственным детям, но ветер уже начал разрушительную работу и кости летели в его потоках, подобно хвое с мертвых деревьев.
Бальг вылез весь и отпил из пузыря.
«В увядании тоже есть своя прелесть», — вдруг подумалось ему и он выпил еще. Сознание прояснилось и кволг посмотрел на все просветленным взглядом.
Обновление, вечное обновление! Вот что означают периодические налеты жрунов-кочевников. Бальг радостно подпрыгнул и помчался к реке. Его ноги скользили по глине и он нелепо балансировал всеми конечностями. Разогнав стайку водобегов и очистив поверхность от палых листьев, он зачерпнул воды и выпил.
Сквозь щель между двумя периметрами леса светились холодные звезды. Бальг хотел бы перенестись туда, в верхнее пространство, где царит безмолвная пустота, не похожая на пустоту опорожненного пузыря с настойкой или пустоту желудка. Но это было невозможно, словно ступить за край бездны — там, среди звезд, не место живым существам.
Бальг вдруг почуял запах, принюхался. Умопомрачительный аромат юной красавицы витал в воздухе. Она страстно звала к себе, буквально кричала «Приди!» Ни один кволг в поднебесном мире не смог бы воспротивиться ее зову.
Бальг вспомнил как когда-то был влюбчив до безобразия. Не мог и приложиться к горлышку пузыря, без того, чтобы немедленно в кого-нибудь не влюбиться. Больших трудов стоило избавиться от этой пагубной привычки, и вот теперь он снова готов все бросить и мчаться за бахромчатым гребнем без оглядки!
Так Бальг и сделал. Если бы он поступил более осмотрительно, то заметил бы, что трава вокруг неестественно примята и к запаху красавицы примешивается другой запах.
Он сделал всего несколько шагов, а затем произошло то, чего следовало ожидать. Тело Бальга взвилось в воздух, захваченное каким-то жгутом. Он на миг увидел перед собой квадратное отверстие, а в следующий момент погрузился во тьму.
«Вот все и кончилось», — решил он. А ведь жизнь казалась такой прекрасной, когда Бальг не думал о своих ошибках.
Против пессимистичных ожиданий Бальга, на нем не сомкнулись зубы и его не раздавили мышцы пищевода. В него не ввели яд и не погрузили в пищеварительную жидкость. «Всего лишь ловушка», — подумал Бальг. По крайней мере некоторое время он еще останется жить.
