Подольный Р
Планета Правда
Роман Подольный
Планета Правда
1
- Люблю москвичей! - будто бы сказал один кавказский поэт собравшимся у него приятелям. - "За то люблю, что, когда они у нас,- они наши гости, и когда мы у них - они наши гости"
Эту байку мне рассказали на Внуковском аэродроме.
И в Ереван я прилетел на этот раз настороженный: за каждым своим шагом следил, а в каждом кафе или ресторане хватался за бумажник, точно ковбой за револьвер,- чтобы успеть первым.
Прежде считал, что южане любят показать пришельцу широту души - пусть порою из не слишком похвального желания пустить пыль в глаза. Теперь же я жадно ловил признаки удовольствия на лицах сотрапезников, когда те обнаруживали, что расплатиться я "успел первым". И не верил, даже ясно читая на этих лицах разочарование, а то и обиду. "Э, нет! Вы наши гости..."-твердил я про себя, поднося пышные букеты и коробки конфет сотрудницам института, куда был командирован, женщине-инженеру на опытном заводе, случайным знакомым, зазвавшим меня в гости.
Денег с собой оказалось довольно много. Благо! Копились на кооператив чтоб нам со Светкой было где зажить своим домом. Но во время моей предыдущей командировки она, Светка, благополучно подала заявление в ЗАГС. Поскольку же в одиночку делать это еще никому не удавалось, то в партнеры себе выбрала Вовку, которого я звал именно так, опираясь на более чем двадцатилетний опыт общения (начиная с детского сада).
А заведующим отделом в моей газете сделали парня, работавшего здесь на добрых полгода меньше меня. Сделали после того, как я на летучке в пух и прах раздолбал позицию газеты по одному спорному вопросу. Очевидно, для главного редактора этот вопрос спорным не был.
Командировка должна была дать мне передышку и вот не дала, а уже подходила к концу... Дела переделаны, нужные встречи -позади, самолюбие свое кое-как потешил, покоя - не нашел...
В последний ереванский день ноги сами понесли меня на окраину города. Сюда еще не добрался всерьез городской трест благоустройства- или как он там называется? - и грубый булыжник мостовой не успел прикрыться асфальтом, а между увитыми диким виноградом двухэтажными домиками выпирала к самой дороге ничем не прикрашенная серая скала; на булыжнике, скале и виноградной зелени густо лежала-до дождя-желтая пыль.
Я шел - и представлял себе, как соотечественники большого поэта говорят между собой о заезжих москвичах; как Светлана объясняет поддакивающему Вовке, что я всегда был несколько инфантилен; как главный редактор озабоченно покачивает головой выспрашивая у сотрудников, что у меня с ними за отношения, да и вообще-уживчив ли я...
Не понимают люди друг друга, обманываются и обманывают, и ничего с этим не поделаешь. Сколько ни крой ложь во всех ее разновидностях: во здравие и во спасение, в крупном и мелочах, другим и себе...
Ох, была бы телепатия! Сколько о ней пишут - а толку? Конечно же, чисто лженаучная идея. А мы-то точно по науке живем: думаем одно; говорим другое, делаем третье.
- Не надо,- услышал я у самого уха негромкий голос.- Не надо так считать.
Слова звучали как-то слишком ровно (впрочем, это-то я понял много позже, хотя некую странность в речи уловил сразу, еще не успев осознать, чем именно вызвано ощущение "странности").
Итак, я, ко всему, начал думать вслух! И меня услышали. Хотя чего-то в этом роде можно было, конечно, ожидать при моем нынешнем настроении.
- Почему же не надо так считать? - я круто повернулся.
Невысокий широколицый человек лет тридцати кивал мне головой, держась на довольно далеком расстоянии - дальше, чем мне показалось, когда его монотонный голос зазвучал вроде бы над самым ухом.
- Да потому так считать не надо, что дело по-другому обстоит.- Он все кивал и кивал головой, щурился, улыбался, всячески демонстрируя мне свое расположение. И, пожалуй, чересчур демонстрировал. Не верил я этой слишком выразительной улыбке, слишком многочисленным кивкам, слишком добродушному прищуру глаз. Да ничему и никому сейчас не верил, как не верил всю последнюю неделю. Ах, он мысли мои подслушивает, в душу лезет. Я медленно сжал кулаки, сжал так, что почувствовал боль в суставах пальцев. Вот я его сейчас...
Да, велик соблазн - обрушить на случайного встречного свои претензии к судьбе, сделать собеседника ответственным за все сделанное другими...
- А этого тоже не нужно,- улыбка не исчезла, но и расстояние между нами осталось прежним, хотя я решительно шагнул вперед. - Вы огорчены и раздражены, давайте лучше я поговорю с вами, а не вы со мной. Кстати, за этим вот домиком есть садик с платаном посередине, отдохнем в тенечке, ладно?
2
Платан там был - как раз посредине маленького ухоженного садика, и была скамейка под платаном.
Я опустился на нее, и вдруг почувствовал... нет, понял, что сижу не на скамейке в тихом узеньком дворике ереванского дома, а в амортизационном кресле космического корабля. Что здесь, кроме меня, штурмана - Младшего, еще механик - Средний и капитан-Старший.
Я оставался собою, человеком, познавшим горечь, которую приносит измена любимой, боль от предательства друга, и я был одним из тех, у кого за всю жизнь ни разу не было даже повода усомниться в ком-нибудь из близких или далеких. Каждый из моих спутников, любой из жителей моей планеты равно был открыт мне-или открылся бы по первому моему зову.
Мы смотрим на экран, где все расширяется и расширяется диск с расплывающимися пятнами облаков. Вот она, первая планета, до которой смогли долететь синфяне. Но я не радуюсь. Мы не радуемся. Разумной жизни здесь нет. Иначе датчики корабля отметили бы присутствие информационного все-поля еще на расстоянии по крайней мере в сотню диаметров этой планеты. Мы прилетели в пустыню. Создает все-поле коллективный разум. И вне все-поля не может жить разумное существо.
Сотни лет, как на Синфе строят космические корабли. Но первыми к звездам летели мы. Лишь к нашему времени удалось создать искусственную концентрацию все-поля в объеме корабля, концентрацию, достаточную, чтобы экипаж из трех человек смог продержаться годы полета.
И мы полетели, выдержали, достигли. Зачем?
Я уже не смотрю на экран. Штурман тоже. Но капитан смотрит. И это его глазами я и штурман увидели светящиеся скопления строений, связанные прямыми отрезками. Очевидно, линиями транспортного сообщения. Разум? А датчики-испорчены? Других объяснений не могло быть.
И тут глазами землянина я увидел вдруг еле заметное изменение на лице Старшего. А как синфянин, почувствовал всем телом его радость. Капитан смотрел на регистратор все-поля. Диск его менял цвет - медленно, неуверенно, но менял. Все-поле у планеты было.
