Альберт Гумеров - Жизнь, смерть и немного любви (Несчастный случай)

Несчастный случай. Вертя в руках чашку с кофе, Алия вдруг осознала, что вся ее совместная жизнь с Густавом была не чем иным, как растянувшимся на долгие годы несчастным случаем. Пригубив кофе, она поняла, что тот давно остыл, и отставила чашку в сторону. Старую чашку с отбитыми краями, змеящейся трещиной и отломанной ручкой. Густав никогда не стал бы пить из такой. Побрезговал бы. У него в рюкзаке в герметичном пакетике всегда лежала его верная спутница – огромная прозрачная кружка с наклеенной на стенку бумажкой, на которой исполинскими буквами синим маркером было старательно выведено "АНАЛИЗЫ".

Алия устало улыбнулась. В этих обыденных шутках и был весь Густав – в затертом джинсовом рюкзаке он носил баснословно дорогой ноутбук последней модели, крышка которого была сплошь заклеена дешевыми и пошлыми переводными картинками с Земли, Марса и прочих планет Солнечной системы. В ответ на возмущение кого-либо из "собратьев по петле", он улыбался и говорил: "Ты что?! Весело же!"

Весело. Сначала им всегда было весело. Остро и пряно. Густав умел взглянуть на банальные вещи под углом неожиданным настолько, что Алию всегда била дрожь. Потом. После. После наслаждения, шока, жутковатой красоты игр с эмоциями, страхом, иногда со смертью.

Закурив, она потеребила узкий чёрный вязаный шарф. Его шарф. Сколько же воспоминаний он навевает? Однажды Густав завязал ей глаза вот этим вот шарфом, поцеловал и мягко попросил бежать вперед. "Н-но, это же магистраль! Сейчас час пик!" – попыталась протестовать она, уже делая первый шаг наперерез проносящимся с бешеной скоростью автомобилям. "Сделаешь это, когда я скажу", – совершенно спокойно ответил он. – "Ты ведь веришь мне, солнышко, правда?" Он слегка укусил ее за ухо и чуть подтолкнул в спину. Алия вся сжалась, ее руки, казалось, выгнулись так, что суставы вот-вот сломаются… Да, она ему верила. Всегда. Готова была на всё. На. Всё. Ради. Него. Сумасшедшего. Любимого.

Когда он крикнул: "Давай!", она просто побежала, пытаясь не обращать внимания ни на что вокруг. Вернее, хотела побежать. Едва Алия сделала пару шагов, он схватил ее за руку, развернул, прижал к себе и поцеловал.

Тогда на нее накатила истерика – она визжала, кричала, что он мерзавец, всхлипывала и рыдала, била его кулачками в грудь, а потом плакала, уткнувшись в эту грудь любимого чудовища. Густав смеялся. Ему было весело.

Тогда она ушла от него в первый раз. И вернулась, так и не переступив порога. Весь вечер, пока он пропадал в Сети, она аккуратно собирала вещи, складывала их в два громадных чемодана, прокручивала в голове, как она скажет ему, что уходит. Уходит навсегда.

– Знаешь, я… – увидев ее, он осёкся. Лицо в мгновение ока превратилось в окаменевшую маску – только губы один раз едва слышно прошептали: – Не надо…

Тогда он подошёл к Алие, сел перед ней на корточки, с полминуты молча смотрел в глаза. Встал, отошел к окну, резко бросил:

– Уходи, если решила.

Она заплакала. Бросила чемоданы на пол, а утром разобрала. Осталась.

– Что, по-твоему, жизнь? – спросил как-то Густав ни с того, ни с сего, когда они в очередной раз переезжали с одной планеты на другую. Тогда они уже были вовлечены в эту дьявольскую гонку – бегство от Клана. Клан был клубом по интересам, если можно так выразиться – подобным образом именовала себя ассоциация самых лучших в галактике наёмных убийц и специалистов по особым поручениям. По словам Густава, он не смог расплатиться с ассасинами за заказ, и поэтому вынужден был от Клана скрываться.

– Так что, по-твоему, жизнь? – повторил Густав свой вопрос, нежно погладив чёрную прядь ее волос, видя, что в прошлый раз она его просто прослушала.

Алия тогда просто пожала плечами в ответ, прекрасно понимая, что собеседник ему нужен как можно более пассивный.

– С одной стороны, жизнь, солнышко, – всего лишь отсрочка смерти, – он горько усмехнулся. – С другой – пригоршня совершенно сумасшедших, на первый взгляд, возможностей, фронтир, полигон для воплощения всех твоих мечтаний, желаний и капризов. Что хочешь ты? Начать новую жизнь? Обрести себя? Какая у тебя мечта?

Он взял в ладони ее узкое лицо – мягко, но в то же время очень твёрдо, глядя прямо в сердце вселенной внутри нее. Густав молчал. Он ждал ответа.

– Для начала, сбежать от Клана, а там видно будет. А ты?

– Я хочу купить домик где-нибудь неподалеку от моря, сидеть вечерами в кресле-качалке с трубкой и ловить взглядом последние лучи заходящего солнца… Или нет. Найти антикварную печатную машинку и танцевать буквами на наших сегодняшних приключениях.

– В соавторы возьмешь?

– А ты будешь хорошей девочкой? Послушной? – он усмехнулся. Она всегда была такой, какой он хотел ее видеть. Послушной, кокетливой, хорошей, плохой, капризной, угрюмой, жизнерадостной, сексуальной, целомудренной – она всегда была отражением его желаний.

Той ночью он опять завязал ей глаза. Попросил рассказывать ему об ощущениях, которые она испытывала. Тогда она стонала, захлебывалась, шептала, но всё говорила, говорила, потому что знала: остановится она – остановится он, а этого она тогда просто не перенесла бы.

Клан все-таки нашел их – спустя два с небольшим года скитаний по необжитым, варварским и заброшенным планетам и прочему захолустью галактики. Ее убийцы не тронули. Проснувшись однажды утром, Алия обнаружила, что Густава рядом нет. На подушке лежала записка: "Мы вернем его. Жди".

Они действительно вернули его. Протезы Густав ставить отказался, сказав, что культи для него что-то вроде фотоальбома – целый ворох воспоминаний.

– Знаешь, солнышко, – он никогда не называл ее по имени, и за пять лет "солнышко" стало ее именем. – Твое восприятие этого мира, этой жизни – это зеркало. Кривое зеркало способно исказить и превратить в уродство любую красоту.

Став инвалидом, Густав начал пить по-чёрному. Так бывает сплошь и рядом. Никогда не позволял в сторону Алии колкостей и, тем более, никогда не поднимал на нее руку – просто сидел в своем углу и молча спивался, уставившись в одну точку.

– У меня тогда были деньги, – просипел он однажды. – Я вполне мог заплатить им.

– И почему ты этого не сделал?

– Слышал, что от них никто никогда не уходил. Стало интересно. Рискнул, – Густав засмеялся в изуродованный кулак. – Всегда любил ломать стереотипы, и однажды стереотип сломал меня. Приложил так, что почти расплющил.

– Почти?! – Алия почувствовала, как раздражение последних лет выплескивается наружу вместе с ядовитыми сгустками слов. Жалости в ней тогда было едва ли чуть больше, чем у гремучей змеи. – Да ты посмотри на себя! Превратился в развалину. В беспозвоночное! Живёшь прошлым, вместо того, чтобы придумать, как выбраться из той помойной ямы, в которую превратилась наша жизнь! А я ещё нянчусь с тобой, как с ребенком. Я любила другого Густава. С характером!