Из рапорта старшего следователя УВД майора Купряшкина Н. В.: «… в юго-западном районе города в автомашине марки „Жигули“ восьмого выпуска в 13.30 обнаружен труп мужчины без каких-либо телесных повреждений. При нём были водительские права на имя Головина Виталия Семёновича, 1960 г. р.
Для установления причин смерти труп отправили на экспертизу в анатомичку медицинского института.
В 15.30 на северо-западной окраине города в районе санатория «Зелёный» был обнаружен труп молодой женщины без признаков насильственной смерти. В дамской сумочке находился паспорт на имя Самойловой Ирины Егоровны. Труп также отправлен в медицинский институт…»
Пока майор Купряшкин писал этот рапорт, мучительно подбирая слова и стараясь не делать орфографических ошибок (он совсем недавно стал майором, а потому дорожил честью мундира), трупы доставили в анатомичку местного медицинского института, которая располагалась в полуподвальном сыром и промозглом помещении.
Сначала сюда привезли труп Виталия Головина. Под низким потолком ярко горели лампы дневного света, усиливая впечатление холода. Но что холод покойнику! Вот лежит он совершенно голый на грубом столе из нержавеющей стали, чем-то напоминающем разделочный стол из мясного ряда колхозного рынка, и не ощущает никакого дискомфорта. В голубом неоновом сиянии тело молодого мужчины не просто прекрасно, оно классически прекрасно: широкие плечи и сильные руки с мышцами культуриста, узкие мощные бедра. И это при росте метр восемьдесят! Да и лицом покойный хорош: греческий профиль, волевой подбородок, красиво очерченные крупные губы. Смерть ещё не коснулась этой молодой, пышущей здоровьем плоти. Казалось, мужчина спокойно спит.
Так подумала и аспирантка Женечка Иванова, когда вошла в полуподвал и разглядела находившийся там труп. Женечку пригласил ассистировать при вскрытии судмедэксперт Крюков, давнишний её знакомый, и даже более… Пока Крюкова не было, она добросовестно приготовила все к предстоящей работе и, чтобы не скучать, вновь подошла к столу поглядеть на атлета. Через полчаса он будет распотрошён, как рыба, и кое-как зашит, что называется, «за губу» — так Женечкин дед в её далёком детстве пришивал подошвы к прохудившимся валенкам. Красота и в самом деле недолговечна!
Она медленно обошла стол вокруг, уже не профессионально, а с чисто женским любопытством разглядывая детали мужского тела. И естественно, что одна деталь привлекла её больше других. В курчавых пушистых зарослях находился такой волнующий для женского воображения «инструмент», что рука Женечки не выдержала искушения и потянулась к нему. Когда «инструмент» оказался в тёплой ладошке аспирантки, она чуть не закричала от восторга: плоть была тёплой! Ещё тёплой! Натренированные Женечкины пальчики ощутили даже нарастающее напряжение в ней и инстинктивно ответили нежным движением, но тут в коридоре послышался разноголосый шум. Женечка быстро отдёрнула руку и отскочила к столику с инструментами.
В полуподвал вошла Лидия Абрамовна, старая профессорша, с группой студентов. Она мельком взглянула на труп, потом на Женечку и пробасила:
— Что, милочка, ассистируем?
— Василий Васильевич задерживается… Сообщили, ещё на одно место выехал.
Женечка со студенческих пор побаивалась Лидию Абрамовну и знала, что только исчерпывающий ответ избавит её от профессорского гнева. А гневалась старуха частенько.
Получив ответ, Лидия Абрамовна потеряла интерес к аспирантке и повернулась к своим студентам. Они, как овцы без внимания пастуха, разбрелись по всему помещению. Одни стояли у стены, зажав нервы в кулак и мечтая поскорее покинуть ужасное место. Другие, хвастаясь своей напускной храбростью, с ухарством расселись на соседнем «разделочном» столе, болтая и посмеиваясь. Но были и третьи, те, кто с любопытством разглядывал покойника. Разумеется, девушки! Они не скрывали своего интереса, толпились вокруг стола, хихикали и что-то шёпотом обсуждали. Лидия Абрамовна приподняла очки и пристальнее вгляделась в труп мужчины. Только сейчас до неё дошло, что перед ней уникальный мужской экземпляр. «А какой член! Бог ты мой! Сколько живу, а такого не было…»— подумала она.
— А ну марш, эротоманки, в аудиторию! Продолжим лекцию, а иначе вы и труп изнасилуете… — строго сказала Лидия Абрамовна.
Когда за последним студентом закрылась дверь, Женечка вновь вернулась на прежнее место и положила свою маленькую изящную ручку на предмет своего вожделения. Она чувствовала что-то похожее на ревность, когда эти расфуфыренные студентки съедали глазами её красавца. И теперь её пальчики смело начали свою работу, как бы говоря: «Только мы хозяева этих владений!»
Если бы Женечка знала, что за каждым её движением с усмешкой следит сам покойный, она бы упала от страху в обморок, потому что никогда не была храбрецом… Ещё недавно стояла в этом же полуподвале у стены — комок нервов. Но покойный действительно следил за ней, посмеиваясь и подбадривая: «Ну ещё, девочка, смелее! Смелее, развратница!… Что, нравится. Даже мёртвый хорош! Сколько же я вас, кобылок, за свою жизнь объездил, не пересчитать!» Вернее будет сказать, не покойный, а душа его грешная и развратная, которую разбудила Женечка своими горячими прикосновениями к орудию греха. Она покинула тело и парила под потолком между неоновыми лампами, лёгкая и невидимая, как сам неон. Но Женечка, конечно, не догадывалась о её присутствии, хотя много читала и о переселении душ, и о жизни после смерти. По книге доктора Моуди у них в институте даже научная конференция была. А в гимназии, где сейчас учится младшая Женечкина сестра, один чокнутый лекции читает о загробной жизни, преподнося мечты о смерти как смысл всей жизни. Аспирантка Иванова не считала себя консервативным молодым учёным, она просто была реалисткой: что видела, слышала сама, в то и верила.
Душа Виталия скоро поняла, что её никто не видит и не слышит. И пока в анатомичке шумели студенты, а потом аспирантка предавалась тайному удовольствию, она от нечего делать начала вспоминать всю свою грешную земную жизнь.
С трехлетнего возраста Виталий наблюдал, как его родители занимались любовью в их крошечной коммунальной квартирке.
В шестнадцать Виталий, уже вполне сформировавшийся мужчина, стал любовником директрисы вечерней школы. Дама была немолода, бездетна и материально обеспечена. В сексе разбиралась как профессор и учила своего единственного студента с особой тщательностью и старанием. Но Виталию скоро надоела золотая клетка, он жаждал свободы. Поэтому, кое-как закончив школу, улетел в тёплые края, не забыв прихватить кое-что ценное из квартиры «профессорши», оставив ей на память душещипательную записку с признаниями в любви.
