Сергей Лексутов
Полночный путь
Трое всадников с заводными лошадьми осторожно пробирались вдоль речной поймы, стараясь держаться в тени то и дело выплескивавшегося из-за откоса пойменного леса. Время от времени то один, то другой, приподнимаясь на стременах, вглядывался в степь, млеющую под полуденным солнцем. Хоть и ехали, стараясь держаться в тени, а кольчуги и шлемы основательно нагрелись под солнцем. Ввиду разбойного похода, доспехи были зачернены смоляной копотью. Да еще подкольчужные рубахи добавляли жару. Струйки пота текли под бармицами, затекали за воротники подкольчужных рубах, так и казалось, что рубахи тяжелеют на глазах.
— Слышь, Шарап, — откинув личину, заговорил молодой, безусый парень, — третий день идем, и никого окрест. Оторвались, поди, от погони-то… Может, снимем кольчуги? Мочи ж нет!
— Терпи, Серик, — благодушно проворчал Шарап. — А то в другой раз не возьмем в набег.
Из-под личины Шарапа ниспадала внушительная борода, и сам он был, рослый матерый мужичина, плотно сидящий на рослом, широкоспинном коне. Черный, круглый щит покойно висел на опущенной вниз руке.
Третий всадник, тоже не первой молодости, проговорил:
— Ты молодой, Серик, только купчика видел, а половецкий воин, это тебе не смерд с дубиной. Пройдем заставы, тогда и снимем кольчуги…
Серик весело вскричал:
— Ты, Звяга, все талдычил, что переправиться нужно на левый берег… А для чего? Чуть добычу не потопили…
— А для того, что Киев на правом берегу стоит. Вот погоня и подумала, будто мы правым пойдем, — и Звяга ласково похлопал ладонью в кольчужной рукавице по объемистому тюку, притороченному сзади к седлу, а потом, продолжив взгляд, любовно огладил им еще более объемный тюк на спине заводной лошади. — Такая удача редко бывает. Купчики всегда с хорошей охраной ходят. А этот какой-то дурной оказался, или прижимистый; надо же, на весь обоз четыре стража… Да и те какие-то квелые…
Серик вздохнул тяжко, придерживая левой рукой копье, упертое в стремя, в который раз поправил колчан за левым плечом, тронул огромный, из турьего рога, лук в кожаном саадаке, притороченном к седлу слева.
После того, как три лета назад, отец Серика не вернулся из очередного набега на половцев, Серик вбил себе в голову, что он теперь должен заменить отца в компании Шарапа и Звяги. Те хоть и потеряли дружка, но исправно, каждую весну, отправлялись в поля половецкие, а к середине лета, или осенью, привозили богатую добычу. Серик теперь, вместо того, чтобы помогать брату в кузнице, целыми днями стрелял из лука за городской стеной, служа бесплатным развлечением для стражей. На второе лето они смеяться перестали, да и шутки отпускать тоже, когда увидели, как Серик с пятисот шагов навесом высадил весь колчан в ивовую плетенку размером меньше лохани. А нынешнюю зиму, всю, напролет, уговаривал Шарапа и Звягу, взять с собой. Те, — вот хитрецы! — не говорили ни да, ни нет; каждый вопрошал: — "А как Звяга?" Или — "А как Шарап?" — и гоняли его пол зимы от двора ко двору, пока он, еле-еле, не свел их вместе. Тогда они потребовали, чтобы он по очереди победил их в поединках на тупых мечах. И вот тут они просчитались! Серик каждый день сражался с братом — пробовали мечи, которые старший брат ковал на заказ княжеским дружинникам, да и, бывало дело, уже и кое-кто из бояр заказывал себе меч. Много секретов передал внуку дед, обиженный тем, что старший сын предпочитает разбой, прибыльной работе в кузне. Серик обезоружил обоих, хоть и были они знатные бойцы, чем привел их в несказанное изумление.
Ярило готов был улечься спать за дальними пологими возвышенностями, когда Шарап, негласный атаман их невеликой шайки, сказал:
— Кони притомились. Если так дальше будем гнать, придется добычу на себе тащить… Верст тридцать сегодня прошли, да вчера столько же… — он вгляделся в темнеющую стену леса, пробормотал: — Кажись здесь… — и чуть тронув коня шпорой, направил мимо могучего тополя, будто поединщик, вышедшего далеко из общего строя. Бросил через плечо: — Ты, Серик, пока не стемнело, на тополе посиди, аки Соловей-разбойник. Только, если кого заметишь, не свисти, а прямо в лес беги. Там прогалина с хорошей травой, как раз коням попастись ночь… А твоих коней мы обиходим…
Серик пристроил свое длинное и тяжелое копье на седло, на луку повесил щит, саадак с луком перевесил себе за спину и, встав на седле, ухватился руками за толстый сук. Он лез и лез, пока не долез до тонких суков. После чего перехлестнул ремень от саадака через ствол и удобно расположился, как дома на лавке. Вид открывался замечательный! Сюда еще не добрались русские смерды, а половцы, дальше своих городов на берегу моря и не селились. Тут проходили только в набегах на Русь. Изредка тут кочевали мирные и незлобивые скотоводы. Взять с них было нечего, разве что шкуры и лошадей. Но лошади их были низкорослы, и не то что половецкого воина в полном доспехе носить не могли, но и русского воина тоже, хотя русский доспех полегче половецкого. Каждую осень они приходили торговать к половецким городам. Хоть и бедны были, но тоже статья дохода. Продавали шкуры, шерсть, а покупали оружие, кто побогаче, да просо.
Над окоемом торчал лишь самый краешек солнца. Серик еще раз оглядел все пространство, от леса до леса. Красота-а! Тянутся стада туров на водопой, вот промчался, резвясь, табунок тарпанов. Мирно в степи. Если бы шел большой отряд, живность бы беспокоилась, не ходила своими привычными тропами. Однако приказы старших не обсуждают. Сказано — до темноты, значит, до темноты.
Лишь когда погас последний отблеск зари, Серик слез с дерева. Стараясь шагать бесшумно, вошел в лес, постоял, пережидая, пока глаза привыкнут к лесной темени, и пошел, словно лесной дух. Долго он этому учился… И научился ведь! Вскоре вечерний ток воздуха от реки донес запах конского пота, а потом и тихий разговор. Заранее ухмыляясь, он подошел вплотную, прежде чем его заметили.
— Тьфу, леший! — вдруг вскрикнул совсем рядом Шарап. — Ты, Серик, когда-нибудь нарвешься… Иди, искупайся, потом трапезничать будем. Мы уже и искупались, и коней напоили.
Серик проворчал:
— А говорили, кольчуг не снимем до самых застав…
— Дак ты ж видишь, что мы уже в кольчугах…
Опытные воины, вольготно разлеглись на траве, однако щиты лежат напротив левой руки, обнаженные мечи, напротив правой. Правда, подкольчужные рубахи, пропитанные потом за долгие жаркие дни, когда уходили от погони, сушатся на легком сквозняке. Серик перешел прогалину, мимо жадно хрупающих сочной травой лошадей, перевалил песчаную гриву, заросшую густым ивняком, и вышел на пологий песчаный берег великой реки. С величайшим облегчением стащил с себя кольчугу, как улитка, выполз из заскорузлой от пота подкольчужной рубахи. Сложив одежду и оружие в тени ивового куста, осторожно вошел в воду, и, как ни хотелось поплавать, порезвиться в теплой, парной воде, лег у самого берега, зажмурившись от удовольствия. Как ни темна ночь, а пловца на речной глади, издалека видать.
