Тимоти Зан
БОМБА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ
На автовокзале было ужасно душно, хотя между распахнутой дверью и окнами вовсю гулял сквозняк. Гарвуда, стоявшего у билетной кассы, духота даже радовала: она доказывала, что кондиционер сломался задолго до его появления в окрестностях вокзала.
Кассир курил сигару, до того вонючую, что у Гарвуда заслезились глаза. Посмотрев на деньги пассажира, кассир покачал головой.
— Теперь билет до Шампейна стоит сорок один шестьдесят, — сказал он, пыхтя сигарой.
— А в расписании сказано, что тридцать восемь, — возразил Гарвуд, хмурясь.
— Оно у вас, наверное, устаревшее. — Кассир ткнул толстым пальцем в лежавший перед ним листок. — Цены неделю как выросли. Так что — сорок один шестьдесят.
Лицо Гарвуда умылось новой порцией пота.
— Можно взглянуть?
Клерк передвинул сигару в угол рта и окинул пассажира оценивающим взглядом. Пальто на Гарвуде было изрядно потертое, зато кожаный чемоданчик — как новенький.
— Если у вас есть какой-нибудь документ, то я приму оплату чеком или кредитной карточкой, — сказал он.
— Можно расписание? — повторил Гарвуд.
Сигара переместилась в другой угол рта. Гарвуд видел, до чего медленно соображает кассир. Наконец из-под старомодной решетки выползло расписание. Гарвуд знал, что он у многих вызывает подозрение, но поделать ничего не мог. Даже если бы ему захотелось рискнуть и прибегнуть к карточке, сделать это было невозможно: уже месяц, как все карточки в его бумажнике развалились. В последние два года слишком быстро увеличивались процентные ставки, число банкротств неумолимо возрастало, так что американцы все более дружно кляли на чем свет стоит кредитную систему со всеми ее недостатками. А главное, карточки были сделаны из пластмассы, сырье для которой становилось все дефицитнее. Куда тут денешься?
— Ладно, — сказал Гарвуд, изучив расписание и тарифы. — Поеду-ка я в Магомет — это, кажется, миль на десять ближе Шампейна?
— На семь. — Кассир забрал у него свой листок и сгустил зловонную дымовую завесу. — С вас тридцать шесть семьдесят пять.
Гарвуд отсчитал ему тридцать семь долларов, сунув оставшиеся три бумажки в карман. Проклятое расписание! Пространство для маневра сузилось, теперь он станет еще больше похож на того, кем на самом деле является: на беглеца. Что, если просто уйти и вернуться к кассе днем позже, когда заступит другая смена? Но для этого придется провести еще одну ночь в Спрингфилде. Недопустимый риск: до торжеств в честь Авраама Линкольна остаются считанные дни…
— Посадка уже идет, — информировал кассир, просунув под решетку билетик. — Вам вон в ту дверь. Автобус отправляется через пять минут.
Гарвуд, скрежеща зубами, взял билет. В следующий момент раздался треск, похожий на выстрел игрушечного пистолета.
— Чертовы хулиганы! — Кассир пытался высмотреть шалуна через боковое окно кассы.
Гарвуд воспользовался моментом, чтобы оглядеть рабочий столик кассира. Ему уже приходилось слышать этот звук… Вот оно! Прямо за решеткой, в том месте, где дважды побывала его рука…
Там стояла стеклянная пепельница. Несколько секунд назад она была прозрачной, а теперь покрылась тысячью тончайших трещинок.
Кассир все еще высматривал малолетнего стрелка. Гарвуд поплелся прочь, с трудом волоча ноги.
Он не удивился бы, если б перед самым отходом автобуса на автовокзал нагрянула полиция. Но, как ни странно, автобус вырулил со стоянки точно по расписанию и уже через несколько минут оказался на автостраде, ведущей на восток. Первые несколько миль пути Гарвуд обратился в слух, ожидая воя сирен. Но минута шла за минутой, а движению автобуса так никто и не воспрепятствовал. Не иначе, кассир-тугодум махнул на происшествие рукой.
Такая развязка привела Гарвуда в уныние. Получалось, что философия «А мне какое дело?», наступая в глубь континента двумя фронтами, с берегов двух океанов, уже достигла неиспорченной глубинки. Это расстроило Гарвуда больше, чем он ожидал. Раньше он не верил в пророчества о грядущей гибели цивилизации от охватившей нацию эпидемии наплевательства, но теперь…
Еще больше его расстроила догадка, что даже целая нация эгоистов окажется бессильна против порождаемых им волн разрушения.
«Хватит! — приказал он себе. — Нечего распускать нюни». Он тяжело вздохнул и огляделся.
Гарвуд сознательно выбрал кресло в третьем ряду, посередине зоны для некурящих: как можно дальше от двигателя, урчащего сзади, но в то же время не на коленях у водителя. Он глянул исподтишка на своего соседа и несколько успокоился. На парне, к счастью, были выцветшие джинсы и старая хлопковая рубаха, а натуральные ткани держались дольше, чем синтетика, всегда расползавшаяся в его присутствии. Он ощупал под пиджаком собственную пропотевшую синтетическую рубашку в поиске новых дыр. Прореха на правом плече тут же увеличилась. Гарвуд тихо выругался.
— Халтура, верно?
Гарвуд вздрогнул. Сосед улыбался.
— Вы что-то сказали?
— Ваша рубашка, — пояснил парень. — Я слышал, как она лопнула. Из чего их только теперь делают?
Гарвуд пробурчал что-то неразборчивое и отвернулся.
— Вы едете в Шампейн? — не унимался парень.
— В Магомет, — ответил Гарвуд со вздохом.
— Серьезно? Я там вырос. Вы тоже оттуда родом или по делам?
— По делам.
— Вам понравится. Городок маленький, но дружелюбный. Кстати… — Парень протянул руку. — Том Арнольд. Том Бенедикт Арнольд.
Гарвуд машинально пожал попутчику руку. Ему снова стало тревожно.
— Часом, не родственник?..
— Бенедикта Арнольда? — Парень широко улыбнулся. — А как же! Прямой потомок.
По спине Гарвуда пробежал холодок, никак не связанный с вентиляцией в автобусе.
— Прямой? — Он выронил руку парня. — Не по какой-нибудь побочной линии, а самый что ни есть?..
— Внук невесть в каком поколении! — Парень ухмыльнулся и пристально посмотрел на Гарвуда. — И совершенно этого не стыжусь! Дедуля сделал для Америки гораздо больше хорошего, чем плохого. Разбил англичан при Саратоге, а уж потом перешел на их сторону…
— Знаю, знаю, — прервал Гарвуд неуместный урок истории. — Не пропустите меня в умывальник?
Он добрался по проходу до кабинки в хвосте автобуса. Пробыв там несколько минут, он вышел и обнаружил свободное кресло в четырех рядах позади парня. Ему хотелось надеяться, что Арнольд на него не обидится, хотя надежда была слабой. Но он не мог себе позволить такого риска. Победа Бенедикта Арнольда при Саратоге стала главным толчком для вступления в войну Франции на стороне мятежников-американцев. Гарвуд не хотел проверять, способен ли он влиять на живых людей таким же роковым образом, как на неодушевленные исторические реликвии.
