Левченко Александр
Экспедиция на Бермуды
Легкий ветерок, ещё не утративший окончательно утренней свежести, приятно щекочет спину, робко отгоняя от моей скамейки жару, которая неотвратимо наступает со стороны залитого горячими солнечными лучами газона. Прохладная ещё водица вытекает из широко раскрытого рта неизвестной рыбины, навечно застывшей на невысоком постаменте в немом удивлении: «Как же это я сюда забралась?!», и дальше тихо журчит по проложенному людьми русле к маленькому пруду. Это место — излюбленное не только для меня, и уже несколько огорченных, досадливых и даже сердитых взглядов останавливаются на моем лице в бесплодных попытках внушить мысль, что пора уже подниматься. Но я ещё не исчерпал всего, что принадлежит мне по праву владельца этой скамьи, и поэтому не обращаю на них никакого внимания.
Здесь — едва ли не единственное место, где я всегда могу успокоиться, полностью отключившись от всего, и просто тупо смотреть на водяные ручейки, льющиеся из широко раскрытого рта. Если существует на Земле настоящее блаженство, то оно — как раз в этом, в забвении своей человеческой сущности с её надоедливой обязанностью размышлять обо всем на свете и полном слиянии с природой, не ведающей ни мыслей, ни мелких страстей, ни дальновидных целей и планов на будущее. Однако вечное блаженство обещано нам лишь после смерти, да и то не каждому, а в этой жизни не может длиться слишком долго, ибо, переступив неощутимую грань, перестает быть самым собой и превращается в простое сидение возле неуместной в нашем сухопутном городе скульптуры. И я, бросив взгляд на часы, медленно поднимаюсь и иду прочь. Краешком глаза вижу, как торопливо срываются со своих мест на противоположной стороне газона несколько пар, но счастье уже улыбнулось такому же одиночке, как и я, поднимающемуся по дорожке навстречу. Из трехметрового расстояния он бросает портфель на освобожденное мною место и торопливо плюхается рядом, удовлетворенно потирая руки, а я, порадовавшись за него, медленно бреду вниз к выходу из парка.
Переполненный троллейбус тяжело открывает свои двери, пытаясь обольстить млеющих пассажиров свежестью затененных дорожек, но желающих оставить передвижную парилку совсем немного. Что поделаешь, сегодня обычный рабочий день. Мне как-то удается втиснуться в салон, и упитанный мужчина, вообще неизвестно каким образом очутившийся в троллейбусе, прочно прижимает меня к молоденькой девушке в коротком белом платье. Густые светлые волосы, пахнущие травами, маленький симпатичный носик, пухленькие губки и аккуратные ушки — все это вызывает волну острого, щемящего ощущения чего-то желанного, ожидаемого всю жизнь и вместе с тем недосягаемого и неосуществимого.
О моя вечная проблема, удастся ли мне когда-нибудь тебя решить? Встречу ли я в конце концов ту, кого не захочется избегать уже после недели знакомства, к кому будет стремиться и душа, и сердце, и тело? Ту, которая сделает и мне доступным все, что другими считается обычными, будничными атрибутами мужской жизни? Когда мои товарищи делятся на перекурах пикантными подробностями вчерашнего вечера, я хохочу вместе со всеми, а в душе жестоко им завидую, им, настоящим мужчинам. «А я вчера видел Нику с такой роскошной кралей, что сам едва не кончил», — говорит иногда кто-либо из них, и все смотрят на меня с понимающими улыбками. Не станешь же объяснять, что «роскошная краля» — это моя двоюродная сестра или бывшая сокурсница, с которой у меня нет ничего общего, кроме давних знакомых.
Я подаюсь чуть в сторону, и рука сама ложится на теплую упругую ягодицу соседки. Милая моя, как бы это было чудесно, если бы ты повернулась ко мне и слегка улыбнулась, а не продолжала стоять и безразлично смотреть в окно, будто ничего и не случилось. Я бы улыбнулся в ответ и сказал: «Извините…». А она что-нибудь наподобие: «Ничего, в этих троллейбусах тяжело быть джентльменом». Тогда я набрался бы храбрости и спросил: «А вы далеко едете?». А она: «До Института». Тут я бы обрадовался: «Как хорошо, мне тоже туда. А вы случайно у нас не работаете?». А она… не успевает ничего ответить, потому что в этот момент звучит металлический голос водителя:
— Следующая остановка — Институт.
После его слов пассажиры начинают шевелиться, кое-кто пробирается из середины салона поближе к выходу, а моя очаровательная соседка неожиданно поворачивается ко мне и, едва улыбаясь одними уголками губ, спрашивает:
— Вы выходите?
— Да, — отвечаю, тоже улыбаясь, но это все, на что я способен. Замечательный план знакомства при столкновении с жизнью лопает, как мыльный пузырь, и я с отчаянием думаю о потере ещё одного шанса, ещё одного подарка Судьбы, которая до сих пор милостиво прощает мою полную беспомощность. Дверь со стуком отворяется, нас выталкивают на тротуар, и девушка сразу же поворачивает налево, а я, бросив ей вдогонку последний безнадежный взгляд, направляюсь через небольшой скверик к блестящему стеклобетонному сооружению Института.
Все причастные к нашему общему делу уже здесь: Стас и Робер курят, Сашо слоняется туда-сюда, выламывая себе пальцы, а Лилиан тихонько сидит на скамье, затиснув ладони между коленями. Каждый из них время от времени бросает нетерпеливые взгляды на четыре окна третьего этажа, за которыми заседает Ученый совет, решая судьбу нашей небольшой экспедиции. При виде моей персоны Сашо изменяет траекторию своего движения, через миг хватает меня за руку и трясет, приговаривая:
— Ну ты же и хитрый гриб, я здесь истощаю свою нервную систему, а он…
— Сашо, — говорю ему почти серьезно, — береги пальцы, они тебе могут ещё понадобиться.
Мой друг лишь отмахивается, а я молча обмениваюсь рукопожатиями с Робером и Стасом и, улыбаясь, киваю Лилиан:
— Добрый день, Лили!
— Привет, Нику, — отвечает она нежно, задерживая на мне свой взгляд на миг дольше, чем нужно, и её руки ещё крепче сжимают друг дружку, а лицо едва краснеет. Боже мой, как это заметно, как это все понятно, когда твое сердце стучит ритмично, как часы, а дыхание ничуть не ускоряется от близости больших голубых глаз, красиво очерченных губ и превосходной спортивной фигурки. Понятно это и Сашо, который, закусив губу, резко отворачивается, хрустя своими пальцами так громко, будто изо всей силы лупит по столу косточками домино.
Я ещё не успеваю ни разу взглянуть в сторону притягательных окон, когда вдруг одно из них открывается, и в нем появляется голова моего шефа:
— Эй, водоплавающие, — кричит он весело, — поднимайтесь побыстрее наверх!
Мы все, как один, радостно вскрикиваем и гурьбой бежим ко входу.
