Посетитель был бледен и худ. Длинный светлый поношенный плащ застегнут до самого горла. Мягкая рыжеватая бородка, каштановые волосы обрамляли высокий лоб. Войдя, он на секунду растерялся — в нашей маленькой комнате всегдашние суета, гвалт. Затем он спросил что-то тихим голосом, и до меня донесся зычный голос коллеги Чингиза:
— Саша! Луковкин! Это к тебе.
Я встал, жестом увлек незнакомца в коридор и там, в тихом сумраке, сказал как можно приветливее:
— Слушаю вас.
— Вот, — он протянул мне толстую пегую папку, — моя работа об основах устройства мира. Рассчитываю на вашу рецензию.
Я открыл папку, тронул первые листы. Сначала, как это обычно и бывает, шло торжественное письмо в президиум Академии, копии туда-то и туда-то… «Я уже много лет тружусь над важнейшей проблемой… не признают, затирают…»
Дальше шел великолепный титульный лист:
«А. Макушка
Трактат
о совершенстве мира,
доказанном в геометрическом порядке».
— Хорошо, я посмотрю вашу работу, — сказал я без всякого выражения.
Он смотрел на меня спокойно и, мне показалось, чуть снисходительно. Испытывая легкую неловкость, я перевернул еще несколько страниц. Бросился в глаза заголовок: «Теорема. Все идет правильно в этом лучшем из миров». Ну что ж, теорема так теорема. Я хмыкнул и закрыл папку. Посетитель окаменел в вежливом ожидании.
— Когда мне зайти?
— Приходите через неделю. В это же время.
— Спасибо, — длинная его фигура растворилась в закоулочной тьме нескладного институтского коридора.
Сотрудники нашего института дерзостно полагают, что в его стенах бьется подлинная философская мысль. Так это или нет, несомненно одно — гордое название института привлекает к нему внимание бесчисленной армии самодеятельных философов. Собственно, в этом нет ничего плохого, если не считать того, что штатные работники на ниве материалистической диалектики изнемогают от внештатного потока рукописных статей и целых томов, обсуждающих все мыслимые вопросы земли и неба. Надо заметить, что их авторы, люди, как правило, недипломированные, обладают завидными борцовскими качествами, в силу чего переписка с некоторыми из них затягивается на долгие годы, вовлекая в спор множество различных высоких инстанций. Мне это известно особенно хорошо, поскольку вот уже два года, как на меня возложена почетная общественная нагрузка следить за своевременностью ответов на письма трудящихся, приходящие в наш отдел. За это время я успел убедиться, что мои коллеги всеми правдами и неправдами увиливают от чтения подобных произведений. Устав за ними гоняться, на большую часть писем я стал отвечать сам. Принцип таких ответов отработан задолго до меня: надо отвечать вежливо, ко так, чтобы у настырного автора не возникло охоты продолжать бесплодную переписку. Конечно, попадаются иногда грамотные и дельные соображения, но нечасто. Зато казусов сколько угодно, большей частью труженики сочинители, выхватив две-три мысли из какого-нибудь простенького учебника философии, загоняют в их прокрустово ложе тьму разнородных проблем. Вот типичная схема из сочинений: начав, скажем, с объяснения устройства Вселенной или описания внутренностей электрона (пафос изложения не оставляет обычно сомнений, что автору тут все давно уже ясно), где-нибудь на сотой странице он вдруг сообщает, что его труд открывает способ лечения рака. Помню, один чудак так закончил свои рассуждения о всеобщей мировой схематике: «Итак, из моей теории ясно, что предком Иосифа Кобзона мог быть только екатерининский гвардеец». Другой, скромно заявив в начале: «Моя система отвечает на вопрос, почему существуют фотоны, атомы, звездные системы и Вселенная», дальше писал в таком стиле: «Любые великие явления промежуточно переходят от минус бесконечности к плюс бесконечности» или «Деградирующее разрушающе сжимающееся плюс-ядро не знает застоя в восхождении». Третий предупреждал о страшном заговоре, угрожающем нашей науке. Экспрессивные его фразы почему-то были лишены подлежащих. Одна особенно врезалась в память: «Короткими перебежками от дерева к дереву приближаясь к Петру Леонидовичу Капице». И так далее и тому подобное. Вы скажете: чокнутый. Дескать, бог с ним. Но когда такой чокнутый, раздраженный долгим молчанием уважаемого института, наведается лично, то на вид нередко оказывается весьма респектабельным и склонным к длинным диалогам.
Замечу, что почти все подобные авторы дружно клеймят официальную науку за нерадивость и заблуждения. Особенно достается теории относительности. Не знаю уж, чем не угодила эта теория широкой философской общественности, но отряд ее яростных критиков неисчислим. И хотя все эти ниспровергатели не имели, по всей видимости, и отдаленного представления о современных экспериментах и путях физической теории, неистощимая их фантазия сделала свое дело. Грешным делом, я подумал: черт его знает, а вдруг?
В последнее время я писал ответы скупые и жесткие. Скорее всего потому, что вот уже месяц у меня было скверное настроение.
Да, примерно месяц назад я сказал девушке по имени Аля… сказал… ну, в общем, что хотел бы видеть ее своей женой. От этих моих слов облачко набежало на ее смуглое лицо. Она сморщила слегка вздернутый носик. Я мрачно сжал зубы и ждал ответа.
— И у что же ты молчишь? — выдавил я наконец.
— Ты так сразу огорошил. Подумать надо.
— И сколько тебе нужно думать? — я попытался вложить в эти слова всю мыслимую иронию, но прозвучали они довольно кисло.
— Ну, неделю.
— Хорошо, пусть будет неделя, — великодушно согласился я.
Прошло три недели. Аля не объявлялась. Я звонил ей трижды. И все три раза не застал. Звонить четвертый раз мне не позволила гордость. Темные думы одолели меня. Сонмы коварных конкурентов чудились повсюду. Даже в общих наших знакомых я стал вглядываться с опасением: который из них? А впрочем, что искать соперников? Не любит она меня…
Все валилось у меня из рук. Дома на захламленном столе который день пылилась незаконченная статья с условным (и несколько пышным) названием: «Диалектика любви и смерти в философии Плотина». Не знаю, может быть, выбор темы был навеян моим душевным состоянием, но меня действительно на какое-то время увлекла эта грустная философия, философия тоски и отчаяния, для которой материя — зло, а весь мир — лишь «украшенный труп». Погружаясь в безысходный экстаз античного мыслителя, я все же заметил лукавую его попытку оправдать этот мир, поскольку зло якобы абсолютно необходимо для самоосуществления добра. Да, было бы интересно проследить за развитием этой идеи в истории, и я стал набрасывать план статейки о совершенстве мироздания. Тут вспомнился Блаженный Августин и его оправдание зла и разрушения через понятие свободы — «…свобода сотворенного Я свободна даже разрушить себя самое, без чего не была бы истинно свободной». Последнюю выписку я сделал из Плутарха: «Свет разума последовательно меркнет, углубляясь во мрак мэона — материи, которая и несет ответ за все мировое несовершенство». На этом моя работа заглохла.
