Коллектив авторов - Полдень, XXI век (август 2012)

Тем временем умер Рэй Брэдбери. В июне месяце, 5-го числа. До девяносто второго дня рождения не дожив. Событие вполне ожидаемое. Вздрогнули и забыли, что оно произошло. Сочинения-то никуда не делись. Повести и рассказы. А не стало где-то там, за океаном, знаменитого и вроде бы – по фотографиям судя – симпатичного старика. Который все равно уже не написал бы ничего такого. Такого, из-за чего жить в одно с ним время – была огромная удача. И, некоторым образом, честь.

Старика почти не жалко – не намного больше, чем себя. Чувствуешь только благоговение и благодарность.

Даже страшно подумать, насколько, например, тот же я был бы еще глупей, не попадись мне в 1960 году сборник: «Научно-фантастические рассказы американских писателей». (С надлежащим предисловием: «Вооружись терпением, читатель! Мы отправляемся в смелое путешествие по джунглям американской научной фантастики. Будем исследователями, проникнем в заросли, где среди цепких лиан, кровососных орхидей, ядовитых колючек…» и т. д., и т. п.) Там была «Детская площадка» Рэя Брэдбери. Текст ни разу не научный, ничуть не фантастический. В нем просто содержалась мысль, которая не приходила в голову ни мне и никому другому. И эта мысль была несомненно, неотразимо истинна. И передать ее иначе как средствами этого краткого и негромкого рассказа – не представлялось возможным. Собственно, текст состоял из вещества Истины – которое сам же и создавал. Нестерпимо холодный кристалл нестерпимо яркого света.

Истина была печальна. Понимать, что чувствуешь ее (или чувствовать, что понимаешь) – было похоже на почти счастье.

Потом оказалось (или сейчас кажется), что таким вещам у Рэя Брэдбери – и счета нет.

Он был гений здравого смысла. Реальность не могла его обмануть. Он видел, сколько в ней Зла. И что мы, люди, высвобождаем Зло и умножаем его и усиливаем каждым своим непродуманным шагом. А, значит, человек должен вести себя предельно осторожно. Как заразный больной. Легкомыслие – бессовестно. И смертельно опасно. И если мир еще не провалился в тартарары, то единственно потому, что Истина включает в себя сострадание и без него непостигаема.

Ну умер и умер. Писатели тоже частично смертны. Зато читать будут вечно, и все такое. Но почему-то очень, очень жаль, что Рэя Брэдбери больше нет.

Самуил Лурье

Майор Неживой отправляется на ночное дежурство в Управлении, прихватив с собой случайную знакомую.

Днем ему удалось дискредитировать своего врага, полковника Конду, в результате чего тот оправился в больницу.

По дороге Неживого встречает Гаргулия, капитан ФСБ, и предлагает ему стать испытателем нового прибора, с помощью которого можно отправить к праотцам любого человека, причем смерть будет выглядеть совершенно естественной.

Неживой соглашается, поскольку ему предоставляется возможность убить Конду.

Ментальный «выстрел» произведен, после чего Гаргулия предлагает Неживому испытать прибор на любом постороннем человеке. Майор проводит испытание на самом эфэсбэшнике и, пронаблюдав за его смертью, начинает понимать, какие возможности открываются перед ним в борьбе с личными врагами. А проблем тут хватает: сотрудники отдела по борьбе с коррупцией внутри Управления нацеливаются на полковника Храповского, симпатизирующего Неживому, и майору грозят в связи с этим весьма крупные неприятности.

Одна беда – чтобы пользоваться прибором, надо отказаться от интимных контактов с женщинами. Тем не менее, Неживой приводит новую подружку в свой кабинет.

Тут ему сообщают, что Конда умер в больнице. Две смерти случайными быть не могут: прибор действует.

А потом становится известно, что капитана Гаргулию разыскивают – тот похитил прибор из лаборатории, – и эти поиски, в свою очередь, могут принести Неживому огромные неприятности.

В поисках спасения Неживой решает подставить своего приятеля Андрея Дырова, подбросив тому некоторые, связанные с Гаргулией вещи, а потом, узнав, что в Управление привезли важного свидетеля против полковника Храповского, с помощью все того же прибора убивает этого человека.

В кабинете Храповского стоял бюст Дзержинского.

А не посмотреть ли, что внутри? Бюст полый! Почему такая простая идея не пришла в голову раньше?

Лень было вставать…

Виктор сидел в начальниковом кресле. Перед ним помещался длиннющий стол для планёрок с рядами железных стульев. Смотрел Витя на этот стол и примерялся: как рассаживаются перед ним подчинённые – с кирпичными мордами и с поджатыми мошонками, – а он, царь и бог, вершит суд и право, кроет в задницу тех, кто провинился, а провинился, по определению, каждый…

Сила, прущая из штанов, способствует мечтаниям.

За спиной висел на стене фотопортрет Президента России: его неодобрительный взгляд ощущался затылком, однако повернуться и показать «fuck» этому начальнику начальников тоже было лень.

Пришёл сюда Неживой за видеосистемой. Надо же было хоть чем-то, хоть как-то расслабить симпатичную бабёнку, если уж со спиртным по нулям. Её напряжённое непонимание ощущалось буквально сквозь стены. А у Храповского в шкафу пряталась казенная видеодвойка, совмещенные видеомагнитофон и телевизор – именно то, что поможет наконец перейти к основной программе вечера.

Ключ от кабинета у Вити, разумеется, был – по согласованию с шефом. Полковник доверял своим любимчикам, коих отбирал по делам их, а не по родству.

И вот, оказавшись в этом логове мелкого хищника, тихом и столь уютном, майор испытал острую потребность перевести дух.

Взять паузу.

На столе перед ним лежала писулька, которую чудак Гаргулия так и не докончил, а также его диктофон. Не то чтобы Неживой внезапно вспомнил про существование этих документов (всё время помнил), просто раньше – важным не казалось. А теперь наконец руки дошли. Да и неловко перед покойным: старался же человек…

«Ирина! Если ты это читаиш, значит миня уже нет в живых. И убила миня ты, родная моя. Какже я люблю тибя если прощаю даже это. Я простил тибе Лацкана и всех кто был до него, кто был паралелльно с ним, паралелльно со мной и перпиндекулярно нашему счастью. Простил и этот последний случай в ванной когда мне, впервые, повезло застать тибя с другим. На моем же дне рождения, в моем же доме! Ты со своим “магистром" думала я пьян и нивминяем. Я и правда пошол в ванную не за тобой, а, чтобы, голову сунуть под воду. И теперь картинка эта – чужая рука у тибя в трусах – гноиться в моей памяти как заноза. Но я вовси ни о том, что мне больно и плохо. Просто если-б ни этот канфуз, так бы и клеймила ты миня параноиком, отрицая очивидное. Ты, родная моя, больная дрянь. А я больной дурак. Так и прожили жизнь.