Андрей Карапетян
САД
Во фляге, что стояла у сарая, воды не было. Тим почесал пальцем подбородок, пропел: "Па-ра-ра-ам..." Жарко было, черт, неохота было до смерти идти к дому за кружкой воды. "Ведь хотел же провести питьевую воду по всему саду, ведь хотел, да лень-матушка впереди нас успела!" - обозлился Тим. Он покачал еще флягу и свистнул киберу-инструментальщику. "Бог с ним, расплещет половину - чего-нибудь да принесет". Подошедший неторопливо кибер выслушал, мигнул рассудительно электрическим глазом и потопал по тропинке, переставляя решетчатые никелированные лапы. Насекомые крутились возле цилиндрического корпуса в медных пуговках и вороненых щитках, солнце било сквозь листву во все дыры, какие только были в саду, и под лапами кибера чиркали и похрустывали мелкие камушки. Сад пропадал в пятнах и солнечных зайчиках, кибер вскоре пропал тоже, лишь изредка искрились его шарниры и сочленения сквозь опущенные ветви крыжовника.
Тим присел на ящик, еще раз, только вполголоса, пропел: "Па-ра-рам-па-пам..." Пить хочется.
Над сараем скандально заверещала птица. Тонко и нежно запел комар - и пропал. Сад давно отцвел - гуденья пчел не слышно теперь. Сейчас зудят, повиснув, мухи, да ноют узкие красноперые жуки и суетливые, мелкие осы. А пчелы пропали куда-то. "Вообще-то сейчас, - мыслит Тим лениво и безотносительно, - акации цветут по краю, мда-с..."
Так он и не нашел места, где жили пчелы, хотя и пытался найти. Просто ради любопытства, из голого, честно говоря, упрямства - искал и не нашел. А ведь сад до последнего кустика сам посадил, вдоль и поперек его знает, казалось бы... А вот выходит - не знает вовсе. Так, что ли?
Мелькнув, села на ствол яблони синица, побежала вверх по коре, а в ветвях закопошилась другая и вдруг пропиликала свою торопливую мелодию. Ствол яблони выгнут, ветви распущены - насмешливое дерево, эвон отмахивается листиками... Вторая синица побежала вслед за первой и тоже желто-голубая, в черной купальной шапочке. Мельтешит листва, солнце бьет вспышками... и жарко. Птиц уже не видно, повторилась только песенка, да и пропала в свистах и чириканье... А вот - слышь! - быстро-быстро тиканье ходиков и раз зажужжала и щелкнула пружинка - тоже ведь птица спела... Ишь ты, мудреная какая птаха!
Вот так, вот так... Па-ра-рам... Осталось Тиму только сухие листья сжечь да прорыхлить кое-где, вот и вся работа на сегодня. Сощурился он на листву, улыбнулся и почесал подбородок. Сегодня утром, только проснулся - как вдруг и решил: все! Хватит! Он, Тим, летит на Землю. Он просто-напросто лезет в свою ракету и летит обратно на Землю. И - все! И - полный порядок!
Тим сморщился и дернул шеей. Что-то шевельнулось у него за воротом. Хлопнул себя по загривку - фу, дьявол! - ветка, и на ней два выпуклых листика в пыли. Сад зашумел, придвинулся к нему.
"Смеется, - убежденно подумал Тим. - Издевается".
Но Тим не злился - он ведь уезжал, это было абсолютно ясно, и поэтому он не злился. Облегчение, во-первых, вот что было у него на душе, а во-вторых, некоторая расстроенность в мыслях и поступках, некоторая даже растерянность. Он еще ничего не сказал вслух. Ну, а с другой-то стороны, почему он, собственно, должен что-то говорить: захотел - и улетел! Сам себе хозяин. "Мое дело, - подумал он. - Сколько можно?"
Ветка, которую он поймал за шиворотом, качалась теперь сбоку и вопросительно посматривала на него, два листа дрожали и останавливались и начинали вновь покачиваться.
"Сугубо мое дело!" - еще раз повторил он про себя.
На тропинке показался наконец инструментальщик, искрились его лапы сквозь траву и кустарник, и моталась кружка в носовом манипуляторе, щедро расплескивая воду.
- Горе ты мое! - высказал ему Тим свои чувства, а кибер дал два зуммера и, дернувшись, вытянул манипулятор - пей на здоровье, дорогой! Тим поднял брови, вздохнул философски - ну что ты с ним сделаешь! - и поднял кружку. Много пить вредно, и рубашка взмокнет, - так что все к лучшему, будь здоров, механизм! И выплеснул себе в рот то, что болталось в эмалированной облупленной посудине.
Копилось у Тима в душе весь день, с самого утра копилось невнятное огорчение, так что приходилось ему иной раз глубоко выдохнуть, освобождаясь от него, - но помогало слабо, жалко было бросать всё, сад уж больно хорош вымахал!
А бросать надо - иначе он тут на веки вечные застрянет, говорить разучится! Нельзя же всю жизнь за одним садом глядеть, ну в самом деле? Сад тем более да-авно уже не нуждается в этом. И киберы шныряют всюду - что надо, сделают всегда.
Ну чего мне здесь сидеть?
- Нечего! - вслух сказал он. И повторил: - Абсолютно нечего!
Над неподвижным инструментальщиком суетились осы и мухи - мелочь всякая. "Прямо как медом намазан!" - думалось Тиму по жаре и лени. Ну вот чего вся эта шелупонь мизерная толчется над машинами? Хотя, конечно, могут быть какие-нибудь волны электромагнитные, всякие, скажем, излучения... малых, предположим, амплитуд... Впрочем - чепуха. Наверно, нагреваются на солнце машины, а те и летят на тепло... Да, наверное...
Тим отмахнулся от давешней ветки, которая совсем уже подлезла целоваться, - ветка шарахнулась, и сухонький серый кузнечик прошуршал в воздухе. И вновь заверещали, запиликали птицы, кубарем покатилось за воздушной волной солнечное и лиственное месиво, и вновь забрался под рубаху, под мышки теплый воздух.
А кузнечик - вот он, сидит на брючине, кривых очертаний тень качается и то накроет его, то отскочит, и кузнечик поползает, пошевелит лапками, озаренный и прозрачный, и тускло заблестят его выпученные слепые глаза. "Вот механика, мама родная! - думалось Тиму. - Прозрачные прям коленки! Вот это механика! Вот это я уважаю - какое чудо, а!" Тим покачал головой:
"Ай-я-я-ай... А этот остолоп бронзовый, это же - глядеть невозможно, дурной тон!.. Так бы вот научиться делать, елки-палки! А то - тоже мне, создание ума человеческого!"
- Па-ашел! - махнул Тим на кузнечика, и тот, фыркнув, отлетел, и Тим разглядел, как в кружеве лежалых гнилых листьев на земле семенит часовым механизмом паук-сенокосец, и еще раз покачал головой: "Механика!.."
Наконец он собрался с духом и встал - хорошо было сидеть в тени, рассиделся, понимаешь, разнежился!.. Кружку вложил обратно в манипулятор инструментальщика и вздохнул:
- Пойду, пожалуй... - И добавил, подумавши: - А ты шагай, милейший, кружечку на место поставь! А после притащи на кострище маленький топор, понял?
Кибер ожил, мигнул удовлетворенно, поворотился и почесал с кружкой по тропе, заискрился сквозь листья своими многосложными конструкциями. А Тим поглядел ему вслед и пошел в обратную сторону вдоль стены сарая, где было душно и тесно, и круглые кусты крыжовника прижимались к двум сонным окошкам. За сараем шелестели яблони, а в прорехе темной их листвы, вдалеке, в пустынной знойности воздуха мелко и многочисленно шевелились гигантские клены. Они смотрели поверх сада, поверх яблонь, видели пустыню, им в лицо выдыхала она свой жар, - они смотрели вдаль.
