Михаил Харитонов - Девоншир

Ночь. Смерть. Вода.

То, что у других брало годы и десятилетия, для него сложилось в дни, наполненные собиранием сил. Силу он брал у деревьев, силу — у воды. Ночи он проводил, стоя на гранитных столбах, и сила камня пронизывала его насквозь.

Он видел перед собой лабиринт, водоворот Сил. Чёрное, зелёное, голубое сплеталось над мёртвой водой. Над ней стояли звёзды. Знаки, образуемые ими, были чудовищны.

Чёрное: смерть. Лоа Агве, владычица вод. Ей не место в этом краю, её привели сюда тайно, но теперь она здесь. Это её — влажные, липкие паутины, в которых трепещут души, пронзённые иглами колдуна-бокора. Центр паутины совсем рядом, в доме, где бокор и его вторая половина, чёрная мамба, ткут нити Агве. Он должен пройти между ними, не касаясь их ни взглядом, ни намерением.

Голубое: ночь. Сила, пришедшая на острова со Святым Крестом, сила морей. Она хранит острова от бед, но она слишком высока. Нужно идти вдоль голубых огней, не препятствуя им.

Зелень: вода. Не его стихия, нет — но на эту ночь ему дали ключи от вод. Он не слышит их песни, но может повелевать. Может быть, вода выведет его за цепь заклятий Агве, за чёрные паутины.

Он простёр правую руку. Языки огня вылетели из пальцев и сплелись в узор, образуя дорожку, петляющую между нитей.

Подобрав мешок, лежавший у ног, он пошёл вперёд, к чёрной туше острова. Там ждало безумное чудовище, которое он должен убедить, освободить, убить. Впрочем, убить нетрудно. Главное — получить согласие его сердца.

Тишину разорвал долгий, унылый вой.

Человек остановился, опустил руку в мешок и вытащил небольшой предмет. Размахнулся и бросил его в топь, подальше от переплетения нитей.

Это был узкий чёрный ботинок с острым носком.

1921 г. Великобритания, графство Девоншир. Зима

Поезд остановился у маленькой, захолустной станции.

Доктор Ватсон попытался что-нибудь разглядеть сквозь запотевшее стекло, и ничего не увидел. Аккуратно протёр дырочку рукавом дождевика. На той стороне стекла проступили мелкие оспины капель, но видимость не улучшилась.

Доктор зябко поёжился и в который раз подумал, что эта поездка бессмысленна и его обманывают. Встал. Проверил карманы. Нашёл письмо медиума, зачем-то перечитал последний абзац, потом медленно разорвал бумагу наискось, ещё и ещё раз. Набил обрывками пепельницу, поискал спички, и вспомнил, что оставил их в Лондоне вместе с сигарной коробкой. Его просили не брать с собой огонь.

Он поправил кепи, взял трость за середину и покинул вагон.

Моросил дождь. Сквозь пелену мороси можно было видеть перрон, покосившийся забор, с которого давно слезла краска, а за ней — угрюмое, изнурённое дождями дерево.

На платформе было пусто. О том, что здесь хотя бы изредка бывают люди, свидетельствовал только обрывок газеты, раскисший от влаги. Ватсон на всякий случай ещё раз осмотрелся, ничего нового не увидел и пошёл вниз, к домику смотрителя.

Красная кирпичная будка казалась необитаемой. Единственное окошко было тёмным и пустым. Стекло перечёркивала длинная трещина, заклеенная изнутри жёлтой газетной бумагой.

Доктор постучал в дверь. Шум дождя заглушили тяжёлые удары трости.

Через минуту дверные петли заскрипели, дверь приотворилась, и в тёмном провале блеснул глаз.

— Вы мистер Еген? — спросил Ватсон, невольно повышая голос.

— Ш-ш-ш… Не надо кржичачь, — дверь приоткрылась чуть шире. — Што нужно?

— Я доктор Ватсон из Лондона. Вас предупреждали, что я приеду? — доктор невольно повысил голос.

— Да. Што нужно? — отнюдь не вежливо повторил хозяин.

— Для начала — войти, — решительно сказал Ватсон и потянул дверь на себя.

Человечек по ту сторону двери недовольно зашипел, но отступил назад. Доктор счёл это приглашением и вошёл.

Внутри будки было немногим лучше, чем снаружи. В полумраке можно было разглядеть трёхногий стул со сломанной спинкой, крохотную железную печку, холодную даже на вид, какой-то хлам в углу. У окна стояли козлы, на них — стакан, рюмка и два сухаря. Ватсон, по старой привычке, отметил про себя, что в помещении не пахнет ничем, кроме всё той же всепроникающей сырости.

— Меня просили приехать в Баскервиль-холл по важному делу, мистер Еген, и я прибыл, — сказал доктор, когда решил, что пауза слишком затянулась.

— Йожин. Йожин меня жовут, — представился человечек.

Доктор подумал, что автоматические письмо — не самый удовлетворительный способ донесения сведений до адресата. К тому же медиум, через которого ему передали приглашение, был не силён в грамоте.

— Мистер Йожин, вы должны меня провести на ту сторону. Вы ведь получили инструкции на мой счёт, не так ли?

— Ш-ш-ш… Пжовесчи на ту шторжону… — забормотал смотритель. — Шложно это, вот што я вам шкажу, и ждоржовья много бержёт, — он дёрнул шеей, как пьющая ворона, искоса глядя на гостя.

Доктор внимательного посмотрел на негостеприимного хозяина комнатки. Тот выглядел непрезентабельно и не внушал доверия: маленький, лысый, с непропорционально большой головой и оттопыренными ушами. Особенно неприятно было смотреть на нижнюю часть лица — в морщинах и складках рта было что-то обезьянье. Звуки, которые он издавал, мало напоминали человеческую речь: — Ватсон с трудом разбирал эту кашу из слов. Но, в общем-то, решил доктор, ему доводилось видать и более подозрительных субъектов.

Он положил на стол гинею. Обезьянье лицо расплылось в довольной гримасе.

— Ну, ну, — бормотал человечек, пряча деньги, — вшё жделаем в лушщем виде. Шадичешь, шадичешь, — он пододвинул к козлам стул и изобразил нечто вроде приглашающего жеста. — Ижьвольте вот ужоштитьшя, — он взял со стола рюмку и протёр её пальцем, после чего извлёк из-под стола бутыль подозрительного вида.

— Это что? — доктор с подозрением уставился на бутыль.

— Погода плохая, — пожаловался хозяин, плеснув сначала себе, а потом доктору. — Вщё вржемя льёт швержу. Холодно. Надо бы шогречша.

Ватсон выразительно покосился на печку.

— Ш-ш-ш… Ожонь! — мистер Йожин сжался и втянул голову в плечи.

— Ах да, конечно, — доктор поморщился и взял рюмку двумя пальцами.

Как он и предполагал, это оказался скверный джин, дерущий горло, как грубая шерсть. Стало, однако, теплее.

— Оджин момент, минутошку, — бормотал мистер Йожин, наливая себе ещё. Рука тряслась, горлышко бутылки билось о край стакана.