этой ситуации отнюдь не крыша, а совершенно другое обстоятельство. Утром, когда они выбрались втроем наружу, чтобы рассмотреть получше размеры бедствия, Рифат сказал следующее:
— Вы мне обе не помощницы. Крышу сделать надо, я сделаю. Вам придется пойти к Лийге, и помочь ей, это вы сумеете. А здесь я сам справлюсь.
— Куда пойти? — удивился Скрипач.
— К Лийге, — повторил Рифат. — Я ей помогаю работать, понятно? Сегодня придется помогать вам. Это не сложно, она объяснит, что делать. Одна она не успеет, работы много. А крышу, кроме меня, починить некому. Зима, нельзя без крыши. К сожалению, — добавил он.
— Далеко идти? — спросил с тревогой Ит.
— Не очень, — Рифат задумался. — Полчаса, наверное. Быстрее у вас не получится. Придёте, она вам скажет, что делать. Скажите ей, что крышу сорвало, и я вместо себя вас прислал. Понятно?
— Да, понятно, — кивнул Скрипач. — А что там…
— Там мастерская, — ответил Рифат. — Нельзя работу останавливать. Я же сказал, она всё объяснит, — добавил он с неприязнью. — Идите.
— А мы точно дойдем? — Ит нахмурился.
— А куда вы денетесь? — прищурился Рифат. — Хватит себя жалеть.
— Можно хотя бы лавку тогда взять? — спросил Скрипач.
— Нет, — отрезал Рифат. — Лавка мне понадобится здесь. Идите.
* * *
— Может, он прав? — Ит стоял у дерева, тяжело дыша, а Скрипач терпеливо ждал, когда Ит отдохнет, и можно будет двигаться дальше. — Нормально же идём, согласись. Кажется, я слегка приноровился, неплохо получается.
— Угу, очень неплохо, — Скрипач саркастически усмехнулся. — Лучше некуда. Мы уже все деревья в этом лесу пересчитали. Потому что ты каждые десять шагов…
— Так, идём, — сказал Ит. — В лесу ещё немало несчитанных деревьев.
— Вот в этом ты прав, — кивнул Скрипач. — Поползли к следующему.
В лесу, как им показалось, было холоднее, чем во дворе дома Рифата, да еще и влажность давала о себе знать. Ветер деревья слегка сдерживали, но промозглый зимний лес являлся местом крайне неприветливым. Через какое-то время, впрочем, пейзаж слегка изменился — тропинка запетляла по склону, стало суше, и буквально через несколько минут они вышли на поляну, в центре которой стоял низкий приземистый каменный дом в один этаж.
— Пришли, ну надо же, — обрадовано сказал Скрипач. — Мы молодцы.
— Ага, — отозвался Ит. — Сейчас передохнем чуть-чуть, и дойдем уже окончательно. Слушай, а дом-то побольше, чем у Рифата.
— Побольше? Да он больше в несколько раз, — сказал в ответ Скрипач. — Неплохо тётя устроилась. Это точно не развалины, просто обычный дом.
— Ну, на счет обычного я бы поспорил, но не развалины — да, — кивнул Ит. — И дымом пахнет.
— Обычный — в смысле, что с ним ничего не случилось, в отличие от дома, в котором живет Рифат, — уточнил Скрипач. — На самом деле это не жилой дом, это действительно что-то типа мастерской, кажется…
— Рыжий, пойдем, — взмолился Ит. — Может, там хотя бы посидеть будет можно.
— Устал? — спросил Скрипач.
— А ты как думаешь? Идём, говорю, если не дойдем сейчас, я тут сяду, и фиг с два ты меня обратно поднимешь, — Ит поудобнее пристроил правый костыль, и медленно пошел в сторону дома. — А нам ещё работать предстоит, если ты не забыл.
— Не забыл, — вздохнул Скрипач.
Он запахнул накидку скиба, и медленно пошел следом за Итом, бредущим через серую, словно пеплом посыпанную, полянку, по едва заметной тропинке, ведущей к низкому каменному крыльцу.
* * *
— Ого, — с веселым изумлением сказала женщина. — И как это понимать? Зачем вы здесь?
— Нас Рифат прислал, — объяснил Скрипач. — Там у него крышу сорвало, сказал, что будет чинить, а нас отправил сюда. Вы ведь Лийга, верно?
— Верно, — кивнула она, продолжая рассматривать их. — Да, ну и дела. Предположим, крышу у Рифата сорвало довольно давно, иначе бы ему не пришло в голову присылать вас, — она кашлянула. — Но… ладно. Проходите, не стойте у двери. Надо закрыть полог, на улице сегодня очень холодно.
Она была старая, эта женщина рауф, и сильно отличалась от других пожилых женщин этой расы, которых Ит и Скрипач знали раньше. Во-первых, Лийга была худой, даже нет, не худой — поджарой. Обычно женщины в годах полнеют, это физиологически обусловлено для рауф, делают дело многочисленные роды и гормоны, это как раз норма, но Лийга в эту норму точно не входила. Во-вторых, для женщины рауф у неё был немаленький рост, почти метр шестьдесят, и это тоже было странно, потому что редко когда женщины вырастают выше метра пятидесяти. В-третьих, Лийга была одета в скиб, но скиб этот отличался от тех, которые Рифат принес Иту и Скрипачу настолько, насколько отличается бальный наряд от мешка из-под картошки. Само платье оказалось светло-серым, словно выбеленным, кардиган — бежево-коричневый, а капюшон, как вскоре стало понятно, был вообще отстегнут, и висел на вешалке у двери, рядом с теплым плащом с широкими рукавами, подбитым мехом вельша. Ничего себе, подумал Скрипач, хорошо, однако, устроилась отшельница, видимо, дела у неё обстоят недурно, если судить по качеству одежды и украшений. На шее у Лийги он уже приметил две цепи, кажется, серебряных, а еще у неё были кольца на пальцах, а на запястье висел браслет с бирюзовыми вставками. Волосы, почти полностью седые, собраны в три косы, широкую верхнюю, и две небольшие боковые. И застежки на косах тоже серебряные. Надо же.
Ит в это время на Лийгу почти не смотрел, он стоял у стены, и осознавал одно: здесь, в этом доме, или, если угодно, в мастерской, было тепло, даже нет, не так, тут было ТЕПЛО, и от этого тепла у него почти сразу закружилась голова — пришлось прислониться спиной к стене, чтобы как-то удержать равновесие.
— То есть он вас прислал, чтобы вы поработали вместо него? — с интересом спросила Лийга.
— Да, именно так, — подтвердил Скрипач. — Правда, он не объяснил, что нужно будет делать, сказал только, что несложно.
— Ну, следить за огнем на розжиге — это действительно не очень сложно, да и травы смешивать тоже, — Лийга задумалась. — Вот только что-то я сомневаюсь, что вы двое… о-па, так, тихо, тихо, тихо, держи его, держи, говорю… ай, чёрт, у тебя же одна рука, пусти, я сама…
* * *
Проснулся Ит от давно забытого ощущения, и несколько минут лежал, силясь осознать, что именно он чувствует. И вдруг понял. Впервые за несколько месяцев ему не было больно. Вообще не было больно, совсем. И не было холодно. И лежал он, тоже впервые за долгий срок, на чём-то мягком, мало того, чья-то добрая рука, кажется, сунула ему под коленки пару подушек, и — тоже впервые за всё время, разумеется — у него не болели и не ныли тазобедренные суставы, и живот тоже не болел, потому что расслабились наконец-то вечно сведенные и перенапряженные мышцы.
