- Все так, как она сказала, - пророкотал он и обратил на коммивояжера суровый взгляд.
Тот побледнел и начал озираться, словно высматривая пути к бегству.
Роза чувствовала, что еще немного - и она упадет в обморок, но показывать слабость перед этим типом она не собиралась.
- Кондуктор, - сказала она уже более спокойно, - разве у вас принято позволять вору, к тому же пытавшемуся опорочить честную женщину, продолжать ехать на поезде?
Грубиян побледнел еще больше, когда кондуктор ухватил его за шиворот.
- Никоим образом, мисс, - ответил он, вернул книгу Розе и рывком поднял на ноги своего пленника. - Иногда, правда, мы останавливаем поезд, прежде чем вышвырнуть негодяя.
Кондуктор засвистел в свисток, из соседнего вагона явились двое дюжих охранников, подхватили коммивояжера и его чемодан и потащили в конец поезда, хотя несчастный и протестовал во весь голос. Его провожали любопытные взгляды; пассажиры глазели и на Розу, когда процессия покинула вагон, но ей было уже безразлично, что о ней подумают. Ноги ее подкосились, и она рухнула на скамью, одной рукой держась за спинку, а другой прижимая к себе драгоценную книгу.
Только теперь почувствовала она реакцию. Как она посмела подобным образом обойтись с мужчиной? Никогда в своей жизни она ничего подобного не делала! О, она спорила с мужчинами, отстаивала свое мнение, свободно высказывала мысли на бумаге, но никогда еще не случалось ей противостоять мужчине, который не был джентльменом. Ей никогда не приходилось сталкиваться с человеком, готовым на все ради того, чтобы поставить на своем. Ни одна леди не стала бы иметь дела с подобным негодяем!
Кондуктор вернулся удостовериться, что с Розой все в порядке. Она вежливо пробормотала слова благодарности, и кондуктор, успокоенный, вернулся к своим делам. Роза не спросила его, что сталось с коммивояжером. Ей и не хотелось этого знать.
Может быть, его отвели в какой-нибудь сырой тесный закуток в багажном вагоне и там заперли... Однако Роза была поражена, обнаружив, что надеется: и самого наглеца, и его чемодан и правда вышвырнули из поезда.
Хотя пассажиры поглядывали на Розу с некоторой опаской и перешептывались, кондуктор, должно быть, уверился в том, что она, как и подобает женщине, беспомощна, а потому стал заботливо за ней приглядывать. В результате она без помех смогла насладиться видом океана: никакие непрошеные спутники к ней не подсаживались. Даже рядом с ней никто не рискнул сесть.
Роза не отрываясь смотрела на бескрайний водный простор. Она, конечно, не раз видела озеро Мичиган, но океан был несравнимо больше! Она забыла об усталости, забыла обо всем. Такой огромный, такой яростный! Даже дребезжание поезда не могло заглушить рева волн, разбивающихся о скалы внизу.
Поезд сделал поворот, и холмы скрыли океанский простор. Теперь, когда вид из окна снова стал ограничен, Роза опять почувствовала качку, ощутила всю неприглядность окружения и взялась за книгу, хоть и чувствовала, как все внутри у нее дрожит.
Однако "Одиссея" не могла отвлечь ее от мыслей о случившемся. К Розе опять вернулись гнев и непонимание: она никак не могла разобраться в том, что двигало коммивояжером, и это заставляло ее тревожиться.
"Неужели он и в самом деле думал, будто я только притворяюсь равнодушной? Или он считал, что я таким извращенным способом флиртую с ним? Он явно не ожидал отпора своим авансам".
Что могло быть у него на уме? Наверное, он так привык добиваться от женщин всего, чего хотел, что видел в ее поведении лишь то, что ожидал увидеть?
"И что, по его мнению, я читала? Вальтера Скотта? Какой-нибудь мерзкий грошовый роман? Романтическую любовную историю? "Грозовой перевал", может быть?"
Скорее всего так и было. Вспомнив, какое у него было лицо, когда он попытался читать книгу, Роза хихикнула, закрывшись затянутой в перчатку рукой.
"Когда он увидел греческие буквы - о Боже! Пожалуй, я не видела никого настолько изумленного с тех пор, как профессор Смит обнаружил, что я способна читать Кретьена де Труа в оригинале не хуже остальных его студентов".
Впрочем, у Розы и раньше уже мелькала мысль, что в ее ситуации самое подходящее чтение - романы сестер Бронте. Или, может быть, Джейн Остин.
"Ведь не такая уж большая разница между тем, чтобы отправиться домоправительницей к неизвестному хозяину, и тем, чтобы ехать в незнакомый город гувернанткой. Чтение книг Бронте могло бы подготовить меня к встрече с Ясоном Камероном".
Мысли перескакивали со встреченного в поезде волокиты к будущему нанимателю. Оба - мужчины, оба - совершенно загадочные. Ни один не поддавался попыткам проанализировать их поведение. У Розы просто не хватало данных, чтобы наколоть этих бабочек на булавку и рассмотреть в ярком свете разума.
Она бросила свои попытки и читала до тех пор, пока не сгустились сумерки. В каждом вагоне к потолку подвешивались керосиновые лампы, но они давали слишком мало света и к тому же раскачивались; тени скользили по странице, глаза болели от напряжения. Роза отложила книгу и съежилась в углу. Эта последняя часть пути - от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско, начавшись на рассвете, должна завершиться лишь поздно ночью. Возможно, силы ее были на исходе; может быть, ее мучило сознание того, что путешествие вот-вот закончится, она встретит своего нанимателя и узнает, много ли правды было в его обещаниях. Скорее всего и то, и другое - так или иначе, но на Розу навалилась свинцовая тяжесть депрессии.
Она ждала конца пути с ужасом - и жаждала его. Мили и часы скользили мимо, все пассажиры давно уснули, а Роза все смотрела на свое отражение в окне: призрачное лицо с темными провалами вместо глаз из-за черной одежды, казалось, висело в воздухе, лишенное тела.
"Я - бездомный блуждающий призрак и таким останусь навсегда... Я стану привидением в поместье Ясона Камерона задолго до того, как на самом деле умру".
На кого он будет похож, Ясон Камерон? Чего ей ожидать от своего нанимателя? Достойного положения, уважения к ее знаниям, как обещает его письмо? Или, как в романе Бронте, нищеты духа и отчаяния?
Окажется ли она в крошечной каморке на чердаке, придется ли ей ухаживать за отвратительными избалованными детьми? Останется ли обещанная плата всего лишь обещанием и она попадет в западню и станет рабыней в чужом городе, где никого не знает? Ждет ли ее заключение в мрачном доме, нарушаемое лишь редкими выездами вместе с детьми?
А может быть, Ясон Камерон все же сдержит слово? Опыт последнего времени научил Розу не ожидать от других людей ничего, кроме вероломства.
Она продолжала смотреть на свое отражение, задавая ему безмолвные вопросы. И почему только она согласилась?
