Что же делать? Постараться вслед за пифагорейцами ограничиться знанием для самого себя, находя единственно в этом удовлетворение? Оставить надежду возвыситься в глазах людей или добиться одобрения философов-книжников? Нет, так он не может. Он любит свои книги. Любит перелистывать страницы, еще пахнущие краской, заново перечитывать строки, написанные прекрасным народным языком. Любит рассылать книги во все крупные города и нетерпеливо ожидать подтверждения своих открытий. Но тогда… Тогда его ждет темница, как Кампанеллу, или костер, как Джордано Бруно. Всего двенадцать лет назад пылал огонь на площади Цветов, в нескольких милях отсюда… Хорошо Джордано! Он был молод, здоров, фанатически упорен. Его не сломили инквизиторы. Но какая польза истине от мертвого Джордано?.. Кампанелла может размышлять и писать книги, темница ему не помеха. А он, Галилей, обременен детьми, измучен болезнью. Он не выдержит пыток, которые инквизиторы лицемерно называют увещеваниями. Что он будет делать в тюрьме без телескопа, без возможности ставить опыты?
Все его теории вытекают из экспериментов…
Значит, придется лгать, изворачиваться. Придется льстить кардиналам и герцогам, искать их благосклонности, целовать им руки в письмах и въяве. Ради истины все можно перетерпеть… Да, но в книгах он не сможет лгать! Книги дойдут до инквизиции, и уж тут отцы-квалификаторы вцепятся в него, как волки. Изломают на допросах, заставят отречься. Отречься! Галилей закрыл глаза и представил, как он стоит на коленях и читает текст отречения. Ему стало страшно, заныли суставы. Что ж, придется пойти на это. Он выиграет несколько лет, а книги будут жить независимо от него и провозглашать: «А все-таки она вертится!»
Все, надо спать. Спать. Истина не перестанет быть истиной, даже если от нее отречься.
Спать…
5. ЧТО ИМ ГЕКУБА, ЧТО ОНИ ГЕКУБЕ?
Галин не мог сообразить, где он находится. Только что вокруг цвели яблони, и солнце вставало на безоблачном небе, и больной человек в засаленном халате плясал у старомодного телескопа. Переход к абсолютной темноте был слишком резок. Что же это такое? Галин хотел встать, но не пустили ремни. Он начал было рваться, судорожно изгибая тело и упираясь ногами в пол рубки. Опомнился. Какой к чертям сад? Он в «Тетре», он потерпел аварию. Мгновенно вспотев, Галин освободился от ремней. Заученным движением включил аварийное освещение и контрольный блок. Прозвонил линии. Все еще находясь на грани двух реальностей, врубил подачу энергии. В рубке стало светло. Рядом, беспомощно свесив плешивую голову, в китайском халате и в распахнутой белой блузе сидел Ломоносов. Круглое лицо пожелтело, крючковатый нос заострился. Молния! Его убила молния, как и Георга Рихмана! Холодея от ужаса, Галин вскочил и затряс Ломоносова за плечи:
— Михайло Васильич! Михайло Васильич!
Вторая реальность заколыхалась, поплыла перед глазами. Галина на мгновение замутило. И вот перед ним, повиснув на ремнях, сидит Михаил Ломов. Галин помотал головой, таращась на друга. Мысли прояснялись… Черт, он забыл о Мише! Торопливо осмотрел и ощупал товарища. Слава богу, жив… «Так чего ж ты развалился? — рассвирепел Галин. — Работать надо, а не отдыхать!» Мысль об аптечке как-то не пришла в голову. Достал банку с водой, вскрыл и плеснул на лысину бионетика. Ломов медленно поднял руку, вытер лицо.
— Порядок, Гал, — прошептал он. — Кажется, уцелели.
— Вот и ладно. Встать можешь?
Ломов мутными глазами смотрел на товарища. Спросил:
— А где Галилей?
— Еле дышит, но уже острит, — удовлетворенно сказал Галин, освобождая его от ремней. — В гробу твой Галилей. Пока полежи, я осмотрюсь.
Галин включил обзорный экран. Да, «Тетре» крупно повезло. До хребта они не дотянули, а то кувыркались бы с горки — костей не соберешь… Впрочем, радоваться рано. Без двух несущих шаров «Тетре» не взлететь, даже если избавиться от лишнего веса. Галин посмотрел на часы: «Венера» была в зоне радиовидимости. Поспешно щелкнул тумблером. Однако говорить не пришлось, передатчик не работал. Приема тоже не было… Вот теперь окончательный конец.
— Гал, — позвал Ломов, — что за черные плиты?
Галин нехотя глянул на экран. Надо осторожно подготовить Мишу, как бы не запаниковал.
— Плиты как плиты. Базальт.
— А почему ровные?
— Базальт обладает способностью распадаться на глыбы правильной формы. Это называется отдельностью.
— Похоже на надгробия…
— Молод еще рассуждать! — рассердился Галин, жалея, что сам недавно говорил о гробах. Чем бы отвлечь Мишу? — Посмотри лучше на горизонт.
Действительно, зрелище было редкостное. Красное, как раскаленный чугун, небо и черная, тоже как чугун, но уже застывший, поверхность. Четкая линия горизонта. И самое странное — он был не далее ста метров. Как будто Венера не громадный шар, а заурядный астероид. Ломов смотрел, раскрыв рот.
— Опять галлюцинация…
— Почему?
— В плотной атмосфере горизонт должен казаться приподнятым. Рефракция там, то, се…
— Это верно для высоких слоев атмосферы, — словоохотливо сказал Галин. Слава богу, нашли тему для обсуждения. — Здесь другое дело. Базальт отражает инфракрасные лучи. Приповерхностные слои углекислого газа прогреваются, плотность уменьшается. В результате рефракция приобретает обратный знак.
— Это днем?
— Да. Ночью температуры выравниваются. Мы смогли бы наблюдать извержение далекого вулкана, который днем закрыт горизонтом.
— Вот так Венера! То выпуклая, то вогнутая. Горизонт то приближается, то убегает…
Галин не слушал.
— Полюбуйся на Венеру, Миша. Живность поищи. Мне надо подумать.
Через полчаса он проиграл на вычислительной машине единственно возможный вариант спасения. Сцепил руки на затылке, потянулся.
— Слушай, дед, чертовски хочется есть…
— Давно пора. С этими «осами» мы пропустили обед.
Они достали из контейнера банки и тубы с яркими наклейками. Здесь были бифштексы в сливовом и брусничном соусе, кетовая икра и мясо молодого кита, салат из морской капусты, ананасный компот и грейпфрутовый сок, хлеб в виде пышных лепешек. Рубка наполнилась сложной смесью аппетитных запахов.
— За что я люблю свою профессию, — сказал Галин, накладывая на лепешку толстый слой икры, — так это за возможность с чувством поесть.
— То же самое можно проделать в любом кафе.
— Прости, дед, ты без понятия. Важен антураж. Передай-ка салатик… Как едят на Земле? Под музыку, под чириканье птичек, под веерными пальмами. А тут впереди хребет Гекуба, позади Долина Кратеров, а за бортом, судя по приборам, десять и две десятых мегапаскаля и семьсот пятьдесят три Кельвина. Не-е-ет, единственное, что можно с удовольствием пожевать на Земле, так это травинку в лесочке березовом.
