Это собрание-совещание всех заинтересованных лиц только начиналось чинно-благопристойно, а потом весь регламент нарушился, разгорелся яростный, бескомпромиссный спор. В сущности, кроме представителей общества охраны животных, никто не оспаривал вопрос о том, что бронесобаки опасны и для людей, и для домашних животных. Их роль в природе непонятна и сомнительна. Зато четко видна ненависть к человеку, борьба с его действиями. А раз так, то этот метастаз природы надо уничтожить в зародыше, пока он не расползся за пределы свалки.
Осмысленной подготовкой и организацией прорыв напугал многих, а ученых обеспокоил и застал врасплох. Теперь все понимали: за бетонным забором скапливается грозная сила — сотни голодных и разъяренных псов. Оставлять их в нынешнем состоянии просто опасно.
Городские власти предлагали все решить как можно быстрее: отловить десяток-другой для научных исследований и зоопарков, а остальных уничтожить в ближайшее время.
Ученые считали необходимым все же повременить, дать возможность еще немного понаблюдать за бронесобаками в их естественных условиях. Полагали, голод вот-вот начнет обессиливать собак и сокращать их численность. А оставшихся тогда не составит труда выловить.
Представители армии заняли нейтралитет. Молчали. Для них и то и другое подходило. В первом случае можно было провести боевую операцию по всем правилам военного искусства в практически боевых условиях, когда каждый солдат может реально получить травму, а то и погибнуть по собственной неосторожности или невнимательности. Во втором случае можно было, опять же в условиях, максимально приближенных к боевым, проверить организацию караульной службы, систему боевых и тревожных групп, отражающих прорывы противника.
Петр Иванович сидел мрачный, темнее тучи. Его душа кипела от негодования: о чем они спорят?! Совсем обалдели от страха перед собаками! Ему очень хотелось выступить, но не хватило смелости встать и попросить слова в таком солидном собрании.
Смирнов, сидевший рядом, видел его мучения. Незаметно написал записку, украдкой передал сидевшим впереди и теперь ждал реакции президиума. Прошло минут пятнадцать, но никто не вызывал Тихонова. Смирнов начал тревожиться и раздумывать: а не написать ли вторую записку? С трибуны сошел очередной оратор — какой-то начальник. И тут председательствующий сказал:
— Товарищи! Слово просит представитель охотобщества Тихонов Петр Иванович. Как сказано в записке, он участник первой серьезной стычки с бронесобаками на свалке. Дадим ему слово?
Кровь ударила в лицо Тихонова. Оглянулся на Смирнова:
— Твоя работа, Николаич?!
Тот не успел ответить — в зале послышались выкрики: пусть говорит!
Павел Николаевич подтолкнул Тихонова:
— Иди, иди! Люди ждут!
Пунцовый от смущения Петр Иванович вышел на трибуну. Окинул взглядом притихший зал, поймал сотни любопытных глаз и вдруг вспомнил те глаза, что видел утром в сарае. Смущение исчезло, и он заговорил, с каждым словом теряя скованность:
— Товарищи! Так просто все и не скажешь. Я не оратор. Но… — он запнулся, услышал подбадривающие возгласы. — Но никто из выступавших не сказал самого важного. А оно в том, что природа ничего не создает против человека или для человека. Мы лишь занимаем определенную экологическую нишу, которую постоянно стремимся расширить и, заодно, выбраться из нее. Но тем самым мы влияем на обстановку в других экологических нишах! Появление бронесобак — лишь косвенный ответ на действия человека. Просто эти животные, выброшенные людьми из своей и человеческой ниши, пытаются приспособиться к изменившимся условиям. Уничтожать собак или нет, — такая постановка вопроса неправильная!
В зале прокатился шум. Петр Иванович повысил голос:
— Да, неправильная! Посудите сами, до чего мы додумались! Огородили бетонной стеной свалку, превратили ее в концлагерь для собак. А прекратив завоз мусора, мы лишили их корма! Ученые очень много говорили об изучении образа жизни бронесобак, а что они узнали за эти три месяца? Даже не знают, чем они питаются!
Кто-то зааплодировал. Кто-то свистнул. Председательствующий сердито сказал Тихонову:
— Товарищ, говорите по существу. Не раздражайте зал!
— Извините, — смутился Петр Иванович, повернулся к залу.
— Я скажу так: если бы завоз мусора не прекращался — не было бы никаких прорывов. А отдельных агрессивных особей всегда можно и нужно уничтожать. Так же, как мы производим отстрел бешеных собак и кошек. И еще… — Тихонов сделал паузу: говорить или нет? Отчаянно махнул рукой: будь что будет! — И еще, товарищи. Вы видели их глаза? Это глаза отчуждения и ненависти. Надо восстановить в этих глазах дружелюбие, вернуть эти глаза, нам, людям! Ведь приручение животного мира мы начали с них, с собак. Так зачем же их первых и отталкивать от себя?! Лично я уже сделал первую попытку.
— Каким образом? — послышался выкрик, и наступила тишина. Люди ждали. Петр Иванович набрал побольше воздуха в легкие и… нырнул:
— У меня дома — бронещенок. Я пытаюсь его приручать.
Гул удивления прокатился по залу. В разных местах возникли вихри яростных споров. Но Петр Иванович уже спустился с трибуны. Дело сделано, бояться поздно.
К нему подбежал Смирнов:
— Петро, ты серьезно?!
— Да, Николаич.
— Где ты его взял?! Они же не подпускают человека, нападают первыми! — изумился Смирнов.
Вокруг начала собираться толпа. Петр Иванович окинул взглядом лица любопытных, улыбнулся.
— Долгая история.
— И вы не боитесь? — спросил кто-то.
— Честно говоря, боюсь, — Тихонов покачал головой. И снова улыбнулся, чисто по-мальчишески. — А только мой щенок уже молоко из бутылочки сосет!
