И они умерли, как подобает любящим супругам, в один день и в один час.
Я встал и вышел на крыльцо. Был предзакатный час, и мир казался удивительно теплым и не знающим зла. Солнце почти сползло за зубчатую стену леса: кроткий медовый свет обволакивал мир, и мне очень хотелось жить. Просто жить, бездумно и беззаботно, просто дышать, просто быть.
Скрипнули доски крыльца; Баруф стоял со мной рядом и молча смотрел, как тускнеет золото дня, и даль заволакивается лиловой дымкой.
- Поговорим? - спросил он меня, наконец.
Я не ответил. Я просто побрел за ним в дальний конец усадьбы. Сели на бревно, зачем-то брошенное за кустами, и прозрачная тишина вечера обняла нас.
- Как вам Квайр? - спросил, наконец, Баруф.
Очень некстати: так хорошо молчать под улетающим ввысь безоблачно-серым небом, в нежном покое уходящего дня. Я не ответил. Я еще не хотел начинать.
- Теперь вы начали понимать, - не вопрос, а скорее утверждение, и я повернулся к нему, одолевая подступавшую ярость:
- У вас нет права меня торопить! Два месяца вы меня продержали в потемках - теперь моя очередь, ясно!
- Нет, - сказал он спокойно. - Я вам времени не дам. Вы мне слишком нужны.
- А иначе что? "Или-или"?
- Вы это сами придумали, - ответил он. - Мне не нужна ваша смерть. Мне нужны вы.
Он сидел, тяжело опершись на колени, - уже не властный, непроницаемый Охотник, не дерзкий пришелец, готовый менять судьбы мира, а просто одинокий измученный человек, изнемогающий под тяжестью взваленной ноши. Наверное, только мне он мог показаться таким, и наверное потому я ему нужен. Только поэтому? Нет, сейчас я не мог его пожалеть, потому что он мне еще нужнее. Чем нужней мы друг другу, тем отчаяннее надо драться сейчас за наше будущее, за то, чтобы мы не стали врагами.
- Вы зря боитесь меня, Тилам, - сказал он устало. - То, что я от вас хочу, вас не унизит.
- Вы слишком привыкли решать за других. Я не люблю, когда за меня решают.
- Да вы ведь сами все решили. Видели же Квайр?
- Да.
Да, я увидел Квайр, и это все меняет. До сих пор - в лесу - я не то чтобы представлял его другим - просто не представлял. Непривычная речь, дурацкая одежда, нелепые ружья - это все антураж, а за ним обычные люди. А оказалось, что все не так. Действительно, по-настоящему чуждый мир, настолько чужой, что только усилием воли я заставлю верить в его реальность. И в этом чужом, чуждом мне мире мне теперь предстоит жить и умереть.
"Чужой" - говорю я себе - и знаю: не настолько чужой, чтобы я не сумел в нем жить, и я скоро его пойму, но я совсем не хочу понимать, мне нужен _м_о_й_ мир, единственный, распроклятый, который я не понимал никогда, и ошибался, и жестоко платил за ошибки, но он был мой, и я теряю его, теряю сейчас, в эту самую минуту, а не тогда, когда убежал из него.
"Чужой", - говорю я себе - и знаю: он ненадолго будет чужим, у меня уже есть друзья и есть дело, да, хочу я того или нет, но оно есть, я решил - это бесповоротно, но это совсем не мое дело, не то единственное, которое я люблю. Хорош или плох этот мир, но физику Бэрсару в нем делать нечего.
Я вспомнил о том, что еще не успел завершить, о главной, еще никому не известной работе, и чуть не завыл от отчаянья и тоски. Хотя они и ославили меня наглецом, авантюристом в науке, оскорбителем авторитетов, я так и не посмел никому сказать, что сражаюсь со знаменитым уравнением Атусабра, и мне немного осталось, чтобы его решить. Не посмел, потому что за этим стояла вещь, еще более кощунственная, чем движение сквозь время власть над гравитацией, и я бы ее победил! Да, я бы ее победил!
В корчах утраты я почти позабыл о Баруфе, а он сидел себе тихо, ждал, пока я перестану ерзать и меняться в лице, и его снисходительность разозлила меня.
- Ну и что? - спросил я его. - С моей головой и руками я никогда не пропаду. Еще и разбогатею, дом куплю... не хуже, чем у вас. Что улыбаетесь? Не верите?
- Почему же? Дядя говорил, что в машине вы даже колбы для хронотрона и интаксора сами выдули. Просто будь _э_т_о_ для вас важно, вы бы здесь не оказались. Нет, Тилам. Наукой заниматься вам здесь не позволят, сами скоро убедитесь. Куда вы тогда денете свой мозг?
- А вы ему применение найдете.
Баруф устало улыбнулся.
- Суил пересказала мне ваш разговор с Таласаром. Если учитывать, как мало вы знаете, совсем неплохой прогноз.
- Тут все ясно.
- Да. Но вам, чтобы понять, потребовалось два-три факта, а мне намного больше. Видите ли, Тилам, будь я... ну, хоть немного иным... я бы сказал: судьба. Судьба, что вы попали сюда именно теперь, когда вы мне так нужны. Я - хороший организатор и неплохой техник, и пока события шли не спеша, я был уверен в себе. А теперь конец писаной истории, все понесется вскачь, и я не уверен, что меня хватит на все. Напрасно вы морщитесь, Тилам. На это ведь можно смотреть и по-другому. Не допустить гибели нескольких стран и сотен тысяч людей. Не позволить откинуть регион на сотню лет назад. Разве это плохо?
- Даже благородно, если забыть о цене.
- А вы знаете эту цену? Я тоже нет. Я знаю только, во что обойдется законный ход истории. Погибнет треть населения материка и родится Олгон.
- А если вы убьете еще десятки тысяч людей, а Олгон все равно родится?
Мы глядели друг другу в глаза, и в глазах его была жестокая, неотвратимая решимость.
- Я - не гадалка, Тилам. Будущее тем и отличается от прошлого, что его еще надо сделать. Всегда найдется уйма причин, чтобы отказаться от действия - и они весьма убедительны. А для действия причина одна: я должен это сделать. Именно я.
- Почему же именно вы? Кто вас на это уполномочил?
- Олгон, - сказал он серьезно. - Олгон, который сделал меня таким, какой я есть. Мои товарищи, которых он убил и убьет. Все человечество, для которого нет спасения в нашем будущем. Послушайте, вы же смелый человек чего вы испугались? Красивых слов? Не будет. Работа будет - грязная и кровавая. И смерть - довольно скоро. А история о нас не вспомнит - и правильно! Или, может, самолюбие - в упряжку не хочется? Плюньте. Сами о своем самолюбии забудете. Обо всем забудьте, кроме дела. Ну?
- Есть и третье. Вы понимаете, что вам меня не скрутить? Это предупреждение, а не похвальба. Делу я могу служить - вам не стану. Смотрите сами, это может нам дорого стоить.
- Ничего, - сказал он с улыбкой. - Служите делу, а остальное... черт с вами, выдержу!
И я с тревогой и облегчением протянул руку навстречу его руке.
2. КВАЙРСКАЯ ЗИМА
Я захлопнул книгу и потер глаза. Обещал себе не читать при лучине, но после свидания с Угаларом меня опять потянуло к Дэнсу. Который раз попадаюсь в эту ловушку: стоит абстрактному имени стать лицом - и подлость, что именуют историей, становится невыносимой. Оч-чень тошно говорить о будущем с человеком и знать, когда он умрет, и - главное - как. И остается одно перетащит Угалара к нам. Конечно, есть люди умнее, но именно он - единственный из всех квайрских полководцев - пять лет в одиночку сражался против кеватцев и был так ужасно казнен в Кайале. Будет казнен через одиннадцать лет.
