– Третий, третий, вызываю четвертого, – передразнил ее мальчишка. – Агент 007 задание выполнил.
– Будем отрезать, – сказала машина, не обращая внимания на мальчишку. – Как обстановка?
– Как обстановка? – передразнил мальчишка.
Машина грубо выругалась.
– Ого! – удивился мальчишка, – сама ты…!
Он отошел.
– Слушай, – сказал Юлиан Мюри, – у меня есть идея.
В этот момент послышался взрыв. Над крышей поднялся невысокий огненно-пятнистый купол, завис на мгновение и провалился.
– Что это? – удивилась Винни.
– Что-то взорвалось.
– Нечему там взрываться, там только бумага и вата.
– Угловая комната на первом этаже, склад, – сказал Юлиан Мюри, – помнишь, там стояли баллоны с газом. Я удивляюсь, что они взорвались только сейчас.
– Откуда ты об этом знаешь?
– Я бывал на фабрике.
– Я тебя там не встречала.
– А я тебя встречал, ты просто не замечала меня. Я хотел заговорить, но очень стеснялся. Я вообще очень стесняюсь. Если честно, то ты первая девушка, с которой я заговорил.
– Что-то не верю, – сказала Винни.
– Это только потому, что ты мне очень нравишься. Я как в тумане; я даже не знаю, что говорю.
– Все равно не верю, – сказала Винни.
Огонь вырвался из окон второго этажа. Сейчас взобраться на крышу было невозможно. Одна из собак, сидящих рядом, подняла морду и завыла.
– Кажется, собаки умнее людей, – сказал Юлиан Мюри.
– Некоторые, – ответила Винни, – воют только умные собаки. Глупые заводят новые знакомства. Нельзя делать и то, и другое одновременно.
Начинало темнеть. Люди стали расходиться, убеждаясь, что ничего нового уже не произойдет. Маленький местный нетопыришка летал кругами в полупрозрачных вращающихся дымовых облаках. Странно, откуда в это время года летучие мыши, подумал Юлиан Мюри, и сразу понял откуда.
– Смотри, – сказала Винни, – летучая мышь. Ей тоже любопытно посмотреть, что здесь делается.
– Должно быть, она просто жила под крышей, а огонь ее разбудил, – ответил Юлиан Мюри. – Жалко ее, бедную.
– Да, жалко, – согласилась Винни. – Но ты говорил, что у тебя есть идея.
– Ты бы хотела отомстить по-настоящему?
– Как по-настоящему – подсыпать яду в пиво или нанять банду убийц?
– Не обязательно так грубо. Но ты права – смерть искупается только смертью.
– Я не собираюсь доживать свою жизнь в тюрьме.
– Я тоже, – сказал Юлиан Мюри, – но вместе мы могли бы придумать что-нибудь стоящее. Как он к тебе относится?
– Он меня жалеет. Когда-то, когда я была ребенком, он меня любил. Теперь его просто мучит совесть, я знаю.
– Тогда давай к нему в гости. Поживешь недельку.
– Никогда. Я никогда не переступлю порог его дома.
– Не стоит так поэтично выражаться: <<не переступлю порог>>, – сказал Юлиан Мюри, – а не то я просто расплачусь. Приезжай в гости обязательно. Пусть он подумает, что ты его простила. Пусть он растрогается, расчувствуется, начнет каяться и вспоминать, пусть он раскроет душу. Тогда мы и ударим. По-настоящему больно бывает ведь только от несправедливости. Любую другую боль можно стерпеть. Ты согласна?
– Да, – сказала Винни, – теперь согласна.
Прошло два дня. Винни выполнила свое обещание – приехала в гости. С Яковом она говорила тепло и любезно; она оказалась хорошей актрисой. Яков появлялся дома только по вечерам – из-за пожара возникло много непредвиденных проблем, требующих срочного решения.
Юлиан Мюри рассказал Винни историю своих отношений с Эльзой и они весело посмеялись.
– Бедняжка, ты такой стеснительный, – сказала Винни, – я тебя насквозь вижу, не верю тебе ни вот на столько, – она сложила в щепотку пальцы. – Со мной у тебя не пройдет.
– Совсем не пройдет?
– Ну, если для тебя это так важно, то пожалуйста, – сказала Винни, – мне наплевать. Но знай, что я тебя раскусила.
Они были вдвоем в его комнате. Винни сидела на том же диванчике, где любила сидеть Эльза. Больше в доме никого не было.
– Тогда и мне наплевать, – сказал Юлиан Мюри, – давай говорить о деле.
Винни улыбнулась своей неприятной хищной улыбкой. Во всем ее существе было нечто неприятное и хищное. Это не бросалось в глаза при первой встрече, но тем сильнее обращало на себя внимание потом. В детстве она была испорченной девчонкой, подумал Юлиан Мюри, сущим наказанием для родителей. Потом, повидав жизнь, она успокоилась, но не изменилась. Обычная история. Я не раз встречал таких.
– Когда ты улыбаешься, ты становишься похожа на щуку, – сказал Юлиан Мюри.
– Врешь, я не такая худая.
– Конечно, у тебя лицо круглое, как луна, но все равно, как у щуки.
– Ты потише, щуки, они умеют кусаться.
– Я знаю, – сказал Юлиан Мюри. – Я сказал тебе комплимент.
– Слабенькие у тебя комплименты. На такие щуки не клюют.
– Слабенькие, зато оригинальные. Давай думать, уже два дня прошло.
– Ты мужчина, ты и думай, – сказала Винни, – ты думай, а я послушаю.
– Так, – сказал Юлиан Мюри, – есть три варианта: самоубийство, несчастный случай и, понятно, убийство.
– Ты говоришь прямо как прокурор. Мне не по себе становится.
– Рассмотрим первый случай. Как люди убивают себя? Вешаются, травятся газом, режут вены, выбрасываются из окон, желательно при свидетелях.
– Давай не будем говорить об этом, – сказала Винни, – я не хочу.
– Тогда другой вариант – несчастный случай. Можно споткнуться и неудачно упасть, попасть под машину или под поезд, можно выпить не то лекарство. Еще бывает несчастный случай на охоте. Убийство нам не подходит – слишком мало вариантов, например, нападение в темноте с целью ограбления.
– Это слишком опасно, я не буду.
– Конечно, нужно придумать что-то лучшее.
– Слушай, – сказала Винни, – а чего ты так стараешься? Понятно я, у меня есть причина. Он ведь тебе ничего плохого не сделал.
– Только хорошее.
– Тогда в чем дело?
– Ты не поймешь.
– А ты расскажи, я понятливая. Если будешь что-то скрывать, я сегодня же уеду. Говори правду.
– Правду, – он задумался, – правду. Если бы я мог знать правду. Есть арабская сказка о джине, который много тысяч лет сидел в бутылке. Сначала он поклялся, что исполнит желания любого, кто освободит его из бутылки. Когда прошла тысяча лет, он решил не исполнять желаний. Но никто не спешил его спасать. Когда прошла еще тысяча лет, он поклялся убить каждого, кто его освободит. Слышала?
– Да, – сказала Винни, – я знаю.
– Я раньше не понимал этой сказки. Мне казалось, что чем дольше пробудешь в неволе, тем больше полюбишь своего спасителя. Но потом я понял. Есть грань, за которой все изменяется, переворачивается. Есть предел любому терпению и любому пониманию. На месте того джина я бы тоже стал мстить. И не только своему спасителю, а всему миру, который обошелся со мной так жестоко. Тебе это трудно понять.
