Буксир, наконец, был отдан, и корабли разошлись. Нуисира аккуратно подошел к причалу, взлетели, извиваясь, два каната и были тут же подхвачены людьми на пирсе. Райдэн испустил радостный вопль, путешествие закончилось.
Ларс-Уве начинал тосковать, ему казалось, что все про него забыли, что он никому не нужен. Поселили в теплой комнате, хорошо кормили даже гулять выводили… Вот именно — выводили. Когда он пытался выйти из комнаты сам, то неизменно натыкался на непонимающие взгляды двух вооруженных стражей, лениво подпиравших стену прямо против его двери, и рука как-то сама невольно закрывала дверь. Однако два раза в день дверь широко распахивалась, следовал приглашающий жест, и Ларс-Уве отправлялся на получасовую прогулку по единому, раз и навсегда установленному маршруту. Любая попытка отклониться от него пресекалась безукоризненно вежливо, но неумолимо жестко.
Ларс-Уве уже всерьез опасался, что эта комфортабельная тюрьма останется его местом пребывания пожизненно. Но ведь не для этого же его привезли в Арсенал! И спросить некого. Сопровождавшие его стражи казались немыми, они не разговаривали даже между собой,экипаж Нуисира пропал. Ларс-Уве был бы рад даже надоедливому Райдэну, все живая душа. Казавшиеся вначале забавными утренние спектакли быстро приелись. Оставалось лежать на койке и плевать в потолок.
За окном загрохотали сапоги. Ларс-Уве зевнул. Вставать и смотреть было лень. И так ясно — опять какую-то команду погнали. Только в Арсенале он полностью оценил смысл слов экипаж корабля. На земле, где, казалось бы, полная свобода, иди куда хочешь и как хочешь, даже на земле, а может именно на земле, команды ходили только вместе, выстроившись в колонны по два. Не было отдельных людей, просто не существовало! Имелись только ЭКИПАЖИ. Капитан, вроде самый свободный человек, но нет. Он тоже был КОМАНДИРОМ ЭКИПАЖА, привязанный к нему невидимыми цепями, всюду покорно следовал за своей командой. Венцом организованности была, конечно, утренняя церемония хорового чтения Памятки стража — так назвал про себя Ларс-Уве незатейливый стишок, слышанный им однажды на Нуисира. Похоже, в плавании капитан Хэнно позволял себе пренебречь некоторыми условностями, на берегу незыблемыми как гранитные утесы. Каждое утро команды собирались на большой квадратной площади, мощеной истертыми каменными плитами. На постамент в углу поднимался жирный старик и, запинаясь, невнятно начинал бубнить: Что есть путь к бессмертию? В ответ раздавался оглушающий рев сотен здоровенных глоток: Путь славы!!! И так далее, вплоть до завершающего бодрого призыва умирать. Потом команды расходились, площадь пустела до следующего утра. Никаких других зрелищ и развлечений не предлагалось, в жизни Арсенала они являлись ненужной роскошью. Ларс-Уве остро жалел, что окно выходит на площадь, смотреть на жизнь порта, наверное, было гораздо интереснее.
Что самое страшное — дети тоже ходили строем, как и взрослые стражи. И тоже готовились умереть. В такие минуты Ларс-Уве отворачивался от окна, настолько невыносимым было зрелище.
Снова тишина… Он с хрустом, истово, потянулся. Надо начать делать хоть какие-то физические упражнения, а то совсем зажиреешь от сытной малоподвижной жизни в этой тюрьме. Ведь лень засасывает очень быстро, сонному бытию поддаешься очень охотно. Ларс-Уве ловил себя на мысли, что ему и вставать-то лень становится. Попытаться бежать отсюда? Это, наверное, не слишком трудно. Несмотря на внешние строгости, порядок в Арсенале был довольно относительным. Сонное бытие убаюкивало не только Ларса-Уве. Пару раз он расталкивал задремавших стражей — их слишком громкий храп мешал ему. Так, значит, бежать? Но куда? И зачем? Связаться с базой у него не было никакой возможности, пробраться туда — тем более. На этом Ларс-Уве твердо поставил крест. Пересечь весь архипелаг, переплыть море… Несерьезно. Оставалось единственное — ждать дальше. В конце концов комендатура Арсенала примет какое -либо решение.
Придя к такому выводу, Ларс-Уве принялся старательно ждать.
Сколько дней прошло — неведомо. Они были до того похожи друг на друга, так одинаковы, что Ларс-Уве быстро сбился со счета. Не оставалось никаких сомнений, что на базе его зачислили в погибшие. Редко, но такое случалось. И если нашли обломки катера, то сейчас вяло гадают — куда же подевалось тело пилота.
Но однажды дверь с треском распахнулась, и появился Айдори. Ларс- Уве пулей слетел с кровати.
— Наконец!
— Поднимайся, — потребовал Айдори, хотя Ларс-Уве уже был на ногах. — Комендатура Арсенала Прилива ждет экипаж ледяного корабля.
— Ларс-Уве уже устал ждать, Ларс-Уве считал, что экипаж Нуисира совершенно забыл о его существовании.
— Никто ни о чем не забыл. У комендатуры более чем достаточно других, не менее серьезных дел, чтобы заниматься каждым чужаком, выловленным из воды.
— Но все-таки комендатура сочла нужным заняться этим чужаком, — ядовито возразил Ларс-Уве.
— Айдори этого не понимает. Впрочем, Айдори пока не командир экипажа и потому не всегда разбирается в мудрых решениях комендатуры. Но очень скоро, после ремонта и оснащения Намимаки, все станет понятным и открытым для Айдори.
— Понимание придет со званием командира экипажа?
— Разумеется.
— Но…
— Хватит! — резко оборвал Ларса-Уве Айдори. — Нельзя заставлять комендатуру ждать. Идем.
Прямо. Налево. Прямо. Направо. Прямо. Налево. Да, этот город казался воплощенным в камень доказательством теоремы Пифагора — одни прямые углы, улицы, словно проведенные по линейке… Ларс-Уве попытался спросить, какой сумасшедший строил его, но Айдори всю дорогу молчал, не обращая внимания на его попытки заговорить.
Вскоре они оказались перед двухэтажным зданием, выкрашенным в блеклый желтый цвет. На общем зеленом фоне это было уже необычно, а две облупившиеся колонны по сторонам тяжелой двери казались воплощением легкомысленности и распущенности в царстве геометрических форм.
Часовые у входа вскинули мечи, не то угрожая, не то салютуя. Айдори небрежно махнул рукой и, с трудом открыв оказавшуюся железной дверь, пригласил:
— Иди!
Зал, в котором помещалась комендатура Арсенала, был обставлен с той же спартанской экономностью, что и комната Ларса-Уве — только самое необходимое. Длинный тяжелый стол, жесткие деревянные кресла с высокими спинками — вот и все, чем обходились господа коменданты — семеро благообразных старцев, среди которых Ларс-Уве узнал толстяка, ежеутренне проводившего хоровые пения. За спиной сидевшего во главе стола начальника комендатуры красовалось спускающееся от самого потолка бледно-желтое полотнище, на котором изящными черными иероглифами было вышито:
