Что дальше: удостовериться, что все в порядке, войти-выйти и уехать. Уже другой дорогой, в другое селение. Оттуда, как и было обещано, его отправят назад к полевому командиру. Но не исключено, впрочем, что на некоторое время — для выполнения схожих миссий — могут оставить у сопредельного военноначальника; назвать его полевым командиром просто язык не поворачивается — не может человек, носящий это звание, иметь роскошной дачи в три этажа под Урус-Мартаном и полдюжины внедорожников известных марок для передвижения по пересеченной местности. Тем более командир, прилюдно именующий себя ваххабитом.
Похоже, ваххабизм в республике скорее стал модным, нежели насущно необходимым. Вайнашская история свидетельствовала об отсутствии у населения тяги к ортодоксальному исламу; стоит вспомнить, что приснопамятный имам Шамиль[1] пытался в свое время объединить Кавказ именно под зеленым знаменем чистого ислама. Но ему удалось лишь поднять его на борьбу с неверными, не более; первым, кто воспротивился новым нормам морали и права, а затем и предал его, были, увы, его соплеменники.
Ныне, во исполнение заветов Мухаммеда аль-Ваххаба, призывавшего к очищению и возврату в «истинный ислам» в республике введены нормы шариата. Новые суды наказывают провинившихся палочными ударами, в один или несколько приемов, в особо тяжелых случаях — публичный расстрел, благо, с боеприпасами в республике проблем нет и не предвидится на ближайшие десятилетия. Впрочем, кажется, это единственное, что наличествует в избытке. И иные заветы аль-Ваххаба соблюдаются с неукоснительной точностью, особенно запрет, наложенный основателем на чрезмерное почитание умерших. Так во исполнение его власть предержащие уже несколько лет не открывают место захоронения невинно убиенного ракетой воздух-земля первого президента независимой республики. Боязнь ли это нежелательного, неуместного в нынешнее время паломничества на могилу народного героя или страх перед именем покойного генерала из Прибалтики, чье нежданное, негаданное появление перед вайнахами — уже сама по себе легенда, достойная упоминания в истории. Как вообще многое в республике.
Об истории сотворения этого мифа слышал в самой республике, да и за ее пределами тоже, едва ли не каждый, но верят ведь не истории, а самому мифу. Так проще и легче. Ему порой хотелось бы узнать, что об этом мифе думают люди здесь, на «этой стороне», несколькими минутами ранее, в разговоре с пожилой четой ему показалось даже, что именно сейчас представился уникальный случай узнать об этом поподробнее. Но, конечно же, он не решился заводить подобный разговор ни с пассажирами автобуса, ни со стариками, коим он пожертвовал из мгновенного побуждения полсотни рублей.
Он взглянул на часы. «Пазик» трясся по узкой выщербленной трассе «бетонки», окна автобуса по-прежнему заливал дождь. Скорость была невысокой, водитель не спешил, опасаясь газовать на скользкой ухабистой дороге. С приездом в райцентр он сильно запоздает. Но это все равно. Ему дали большой гандикап, он успеет даже в том случае, если автобус, не дай Бог, конечно, сломается по дороге, и невесть сколько придется ждать помощи. А возможно, идти пешком. Ведь времени у него — до восьми вечера, четыре с половиной часа.
«Пазик» в очередной раз тряхнуло, так сильно, что рюкзак с бутылкой свалился с соседнего сиденья. Полная тяжелая бутылка глухо бухнула об пол. Он торопливо поднял свою котомку, заглянул внутрь. Нет, все в порядке, пластиковый корпус «баллона» даже не помялся от удара. Так что за содержимое можно не волноваться.
Миф обыкновенно начинался так, как и любой другой миф о человеке, положившем начало великому делу освобождения, но не дожившего до нынешнего светлого часа. Он подумал, что в этих словах, произнесенных сейчас, заключена своеобразная шутка: больше недели в небе нет ни единого просвета.
Генерал, безусловно, был выдающимся стратегом и тактиком. Воюя за империю на ее далеких южных рубежах с одними жителями бедной горной страны за свободу и независимость других ее жителей, генерал мужественно выполнял свой гражданский и воинский долг. А за его спиной, как и следовало ожидать, поминутно плелись коварные интриги имперских прихлебателей, жаждавших получить славу и награды от блестяще проведенных генералом операций. В итоге же зло, как и положено на раннем этапе истории, восторжествовало: генерала отправили в Прибалтику, на другую, сытую и покойную окраину империи и о его существовании забыли. Все, кроме одного человека.
Второе действующее лицо мифа — фигура весьма и весьма противоречивая. Трудно сказать наверняка какими помыслами руководствовалась она, какие цели преследовала, когда отправилась в путь за прославленным генералом, дабы позвать его с собой на родину. Миф не склонен отвечать на подобные вопросы.
Рюкзак снова норовил съехать на пол, он положил его к себе на колени, чувствуя под измятой тканью упругий цилиндр бутылки. Автобус резко повернул влево, на мгновение ему показалось, что тучи начали расходиться, и сквозь их плотную пелену проглянуло солнце. Но нет, то был всего лишь фонарь на потрескавшемся столбе, подле заброшенного в глухой степи домика. Ветхое строение вынырнуло из полутьмы как призрак, освещенное бледным светом фар автобуса и снова исчезло, потонуло в зыбком холоде ноябрьского вечера.
Ему отчего-то вспомнилась весна этого года, столь же зыбкая и холодная. В расположение отряда его полевого командира прибыл представитель из Урус-Мартана; оба долго о чем-то спорили, порывисто показывая руками то на восток, то на запад. Командир тогда казался жалким оборванцем, в сравнении с одетым в дорогой костюм с искрой представителем, прибывшем на чрезмерно тюнингованном «джипе», стоящем, должно быть, как пара зенитных орудий. Ему особенно запомнился конец их разговора. Последний вопрос, который они обсуждали, касался религии. Представитель был несколько удивлен, кажется, неприятно удивлен тем, что командир предложил совершить ему намаз, и решительно, с некоторым вызовом в голосе, ответил отказом. Но более всего его поразило обращенное к востоку лицо собеседника, творившего молитву. Когда тот поднялся с колен, представитель не без доли презрения в голосе заметил, что истинный моджахед, молится в сторону Мекки, а не куда попало. В ответ командир заметил, не повышая голоса, что Мекка и Медина расположены слишком близко друг к другу, чтобы ненароком не нарушить заповедь об излишнем почитании могил, он молится в сторону благословенного Каспия; не о том ли говорится мудрецами, что к воину, умершему за истинную веру на берегу великого моря, спустится сам Всевышний, чтобы проводить его в рай. И не за правоверный Кавказ ли от моря до моря воюют они, предавая свои жизни в руки Всемилостейшего? На это представитель из Урус-Мартана ни ответил ничего, лишь покачал головой, хмыкнул и, не попрощавшись, уехал. А полевой командир вернулся к своему пополнению — пятнадцатилетним юношам, коих он обучал стрельбе из автомата с бедра на пленных кафирах.[2] Когда выстрелы и стоны стихли, он бродил меж трупов, подзывая по одному к себе, указывая на ошибки и особо отмечая приобретенные в последние дни молодыми воинами навыки.
