Он кинулся к пульту. Где тумблер? Он шарил руками по приборной панели.
«Тюлилихум ааухум».
— Что ты делаешь, Мартин? — кричал полковник Яролимек, такой близкий и такой бесконечно далекий. — Сейчас мы тебя вытащим, успокойся!
Мартин метался от одной секции к другой. «Тюлилихум ааухум»…
Есть!
Он коснулся плавно вращавшихся дисков. Накипевшая ярость нашла выход. Он вырвал пленку, бросил на пол, топтал ногами. Потом рассмеялся. К чему все это? Придут люди и сотрут последние следы какого-то «тюлилихум ааухум».
Он вдруг почувствовал, что должен укрыться.
— Куда ты, Мартин? — звал полковник Яролимек.
Он не мог ответить и сам не знал почему. Неуверенными шагами направился к двери склада, где Дана Мразкова приняла свой последний бой. Они не должны меня видеть. Но почему, почему?
Пошатываясь, ввалился он в помещение, привалился к стене и медленно сполз на прохладный пол. Специфическая удушливая вонь ударила в ноздри.
«Тюлилихум ааухум».
— Почему я все время думаю об этой мерзости? — спросил он себя вслух.
И тут что-то произошло.
Мартин Данеш впервые в жизни увидел свет.
Он закричал от ужаса и неведомой прежде радости. Вечная тьма озарилась. Красочные очертания выступили из темноты, закружились в сознании. Странные переплетения, пульсирующие разноцветные прожилки… Это не просто свет, подумал Мартин. Это глаз Существа.
Я скоро превращусь в Существо, я успел заразиться. Но я еще сопротивляюсь, через слух это идет не так быстро. Медленнее, чем вам хотелось бы, не правда ли? Кто вас сюда послал? Кто-то тщательно выбритый, умытый и плотно позавтракавший?
Он собрал остатки воли, изо всех сил стараясь не обращать внимания на пульсирующее золотистое пламя, пожирающее остатки его дорогой, человеческой темноты, и приложил дуло карабина к сердцу. Нажав на спусковой крючок в момент, когда золотой огонь уничтожил последние клочья мрака, он так и не успел осознать, что смотрел на мир одним глазом.
***
Больше года ждали Существа на борту Корабля.
Сигнал с Третьей планеты не приходил. Терпение Существ было неисчерпаемо: иногда захват планеты длится долго, очень долго. А иногда не удается вообще. У них был богатый опыт.
А потом чуткие детекторы Корабля уловили осторожные, выслеживающие лучи. На экранах дальнего обнаружения появилось облако неправильных очертаний, приближающееся к Кораблю.
При детальном рассмотрении обнаружилось, что оно состоит из нескольких тысяч примитивных космических аппаратов.
Третья планета начала контратаку. Командир Корабля обратился к бортовому компьютеру с вопросом: имеет ли смысл продолжать операцию?
Компьютер долго взвешивал все «за» и «против». Потом дал ответ: «НЕТ».
Через некоторое время Существа улетели. По странной случайности тщательно умытые и плотно позавтракавшие.
Они не побрились, поскольку брить им было нечего.
Любен Дилов
ДВОЙНАЯ ЗВЕЗДА[2]
Пер. И. Масуренковой
Только в парке он мог находиться больше двух часов подряд. Бесцельное нетерпение постоянно гнало его куда-то, и только здесь он бездумно бродил или бегал до полного изнеможения. Конечно, это тоже была иллюзия: каких-нибудь пятьсот шагов — и он натыкался на невидимую стену, за которой холодными зубами звезд все так же оскаливал на него свою пасть Космос. Как и все предшествующие пятьдесят лет. По другую сторону города-спутника, куда они оба старались не заходить, словно кипящая от синеватых туманов гималайская бездна, курилась Земля.
Гагаринск был первым за пределами Земли городом, построенным еще до полета к звезде Барнарда. Все остальное было теперь ему незнакомо. В системе Барнарда их не задержали, но когда они возвратились в Солнечную систему, поступил приказ остаться по ту сторону Сатурна. Без лоцмана они не могли безопасно достичь Земли.
Века, которые протекли за соплами их корабля, многое изменили в Солнечной системе. Между Венерой и Сатурном сновали сотни искусственных спутников, тысячи промышленных баз. Человечеству оказалось выгоднее расселяться в ледяном спокойствии межпланетного пространства, чем на планетах с трудноприспособляемыми к жизни условиями.
Это безотчетное нетерпение обрушилось на него, когда они ждали лоцмана. Тот прибыл со стороны Титана на каком-то невероятном планетолете. Планетолет ловко взял на буксир их, казавшийся на его фоне неуклюжим, корабль и доставил его сюда, где он и оставлен на вечную стоянку. Ведь и сам Гагаринск давно уже существовал как город-музей первого космического градостроительства. По той же причине его избрали местом для карантинной станции перед окончательным возвращением на Землю. Им отвели шесть месяцев, чтобы они могли ближе познакомиться с находящейся рядом Землей и более отдаленными государствами-спутниками, изучить современный общественный строй и нравы, привыкнуть к изменившимся материальным и духовным условиям жизни. Но, видно, отправляться в далекий путь всегда будет легче, чем возвращаться.
Прошло шесть месяцев: Нильс Вергов смастерил себе койку и подвесил ее под единственным в здешнем лесу дубом.
Из всего экипажа только они с Лидой Мэй еще не хотели возвращаться на Землю. Бессильной оказалась психотерапия, и вся надежда была только на парк. Розы в нем казались им теми же самыми, хотя это были сотые после их отлета поколения. Стадо серн тоже выглядело таким же, как и десяток зайцев и белок. Но дуб-то, быть может, был и вправду тем самым… Когда-то в этом первом внеземном парке посадили десятка два дубов, сегодня сохранился лишь один. Каким бы хилым и жалким ни выглядел этот лес, он был единственным чудом, которое привязывало его к себе. Конечно, и это была иллюзия — те, кто заботился здесь о деревьях и животных, были праправнуками тех, кто отправлял его когда-то в первый межзвездный полет.
Нильс Вергов не осмеливался даже спросить, был ли этот дуб из тех, прежних, чтобы избежать разочарования. Когда он перешел спать сюда, врач понял его: устал постоянно видеть перед глазами лишь стены и приборы, хочет отдохнуть душой, порадоваться тому, о чем мечтали в долгие годы полета. Но через два дня тот же врач ему как бы между прочим напомнил:
— Вергов, на Земле же ты найдешь деревья постарше этого жалкого дуба, дубовые рощи, посаженные еще до рождения самого Гагаринска.
Врач явно чувствовал, что не только приборы и металл привели Вертова сюда, и Нильс грубо ему ответил:
— Я же сказал, что сам решу, когда вернусь на Землю.
— Естественно, можешь и до конца дней оставаться здесь, — смущенно усмехнулся врач, боясь, как бы его слова не прозвучали упреком. — Но ты же живой укор современной медицине.
