— Я не считаю себя вправе говорить от имени всех своих коллег, но надеюсь, они поправят меня, если я заблуждаюсь. Мое мнение, и я тщательно взвесил его, сводится к тому, что обрисованная ситуация противоречит всем принципам, известным науке. Я бы сказал, что она не представляется возможной.
И он сел так же аккуратно, как встал, предварительно взявшись за ручки кресла и лишь затем бережно опустившись в него. В комнате вновь воцарилось молчание. В группе ученых двое-трое согласно кивнули, остальные держались непроницаемо.
Дьявол возмущенно обратился ко мне:
— Эти болваны не поверили ни одному слову!..
Он не стал снижать голоса, и в окружающей мертвой тишине его слова прозвучали совершенно отчетливо, их нельзя было не услышать. В общем-то, можно предположить с достаточным основанием, что политиков (коль скоро они таковы, каковы есть) непременно обзывают болванами, но чтоб им сказали это без обиняков, в глаза — такого, надо полагать, с ними еще не случалось. Я покачал головой, отчасти попрекая дьявола его несдержанностью, отчасти подтверждая, что да, увы, не поверили. Просто не посмели: любого, кто рискнул бы поверить, осыпали бы градом насмешек и без промедления лишили бы политического поста.
Вскочив на ноги, дьявол стукнул тяжелым волосатым кулаком по столу. Из ушей у него вырвались струйки дыма.
— Вы создали нас! — заорал он. — Это ваши грязные, мелкие, злобные умишки, ваши бесподобно смутные умишки, ваши неумелые, ненасытные, трусливые умишки создали нас и тот мир, куда вы нас поместили! Вы не предвидели, что получится, и не виновны в том, что натворили. Хотя, раз уж вы так сведущи в физике и химии, могли бы и догадаться — только вы, грамотеи, предпочли талдычить по-прежнему, что этого не может быть. Но теперь-то вы знаете, что может, теперь мы заставили вас понять это! И теперь вы морально обязаны облегчить несносные условия, которые сами нам навязали. Вы обязаны…
Президент в свою очередь поднялся на ноги и, подобно дьяволу, стукнул кулаком по столу. Впрочем, эффект оказался намного меньше, поскольку пустить дым из ушей он не сумел.
— Месье дьявол! — крикнул президент. — Я хотел бы, чтобы вы ответили на мои вопросы. Вы заявили, что остановили машины и радио…
— Чертовски верно, остановил! — прорычал дьявол. — Остановил не только здесь, а по всему миру, но это лишь первое предупреждение, легкая демонстрация моих возможностей. И обратите внимание, я проявил гуманность. Машины остановились плавно и спокойно, ни одного пострадавшего. Самолетам, прежде чем я остановил их, было позволено приземлиться. А фабрики и заводы я и вовсе пока не тронул, чтобы не лишить людей работы и не оставить их без денег и потребительских товаров…
— Но ведь без транспорта нам все равно крышка! — завопил министр сельского хозяйства, до той поры молчавший. — Люди, лишенные подвоза продовольствия, начнут голодать. Прекращение перевозок промышленных товаров приведет к остановке бизнеса…
— А интересы армии! — взвизгнул генерал. — Ни самолетов, ни танков, коммуникации перерезаны…
— Вы еще ничегошеньки не видели, — объявил дьявол. — В следующий раз я наложу запрет на колесо. Колеса просто перестанут вращаться. Не останется ни фабрик, ни велосипедов, ни роликовых коньков, ни…
— Месье дьявол! — крикнул президент. — Прошу вас высказываться потише. Прошу всех высказываться потише. От того, что мы орем что есть мочи, нет никакой пользы. Проявим благоразумие. У меня назрел еще один вопрос. Вы сказали, что вы это сделали. Не скажете ли вы нам, как вы это сделали?
— Ну как, как, — начал дьявол и запнулся, — просто сделал, вот и все. Приказал, чтоб это случилось, оно и случилось. Я многое делаю именно таким способом. Вы же сами вложили в меня этот способ, выдумали его, описали его, без конца говорили о нем между собой. Дьявол может все, что угодно, при одном-единственном условии — если творит зло. Очень сомневаюсь, что мне удалось бы с таким же успехом творить добро…
— Заклятье, джентльмены! — провозгласил я. — Единственное объяснение случившемуся — заклятье. И не пеняйте на это дьяволу — мы сами придумали заклятье, как и все остальное.
Старичок, выступавший от имени ученых, тоже оказался на ногах. Он сжал кулаки и, пошатнувшись, поднял их над головой.
— Заклятье! — пискнул он. — Не может быть никакого заклятья! Нет таких законов науки…
Он хотел продолжить, но задохнулся, постоял минутку в надежде вновь обрести дыхание и дар речи, не справился с этим и сдался, бессильно опустившись обратно в кресло.
— Наверное, нет, — согласился дьявол. — Но при чем тут законы науки? Какое мне дело до науки? Мой следующий шаг — колесо, потом электричество, а потом, надо полагать, огонь, хотя так далеко я еще не заглядывал. А когда это будет выполнено, назад к феодализму, к старому доброму средневековью, ко временам простого честного мышления и…
— Теперь, сэр, — вмешался президент, — если вы покончили с угрозами, разрешите еще вопрос.
— Мой превосходный сэр, — ответил дьявол в тон, изо всех сил стараясь быть вежливым, — я отнюдь не угрожаю. Я просто заявляю, что еще может быть сделано и будет сделано, и вы…
— Но зачем вам это нужно? — поинтересовался президент. — Чем вы недовольны? На что жалуетесь?
— Жалуюсь! — заревел дьявол, вспылив и мгновенно забыв о вежливости. — Вы еще спрашиваете, на что я жалуюсь! Хортон Смит, раненный при Геттисберге, сражавшийся голыми руками с Дон Кихотом, гонявшийся за злобной ведьмой по страшным чащобам, уже обрисовал перед вами мои печали. — Тут он одумался и в знак доброй воли снизил голос с рева до обычного рычания. — Некогда наш мир был населен отважным народцем. Одна его часть была честной и искренней в своей добродетели, другая не менее честной и искренней в своей злобности. Не стану скрывать, друзья мои: я был и остаюсь в числе служителей зла. Но по меньшей мере мы сознавали свое назначение и вели достойную жизнь — добрые и злые, феи и бесы в равной мере. А кого нам навязывают сегодня? Я скажу кого. Крошку Эбнера, Чарли Брауна и пеликана Пого. Сиротку Энни, Дэгвуда Бамстеда и двойняшек Боббси. Хорейшо Элджера, мистера Мэгу, Мики Мауса, безмозглого Хауди Дуди…13
Президент попытался жестом остановить его.
— Полагаю, вы очертили проблему с достаточной ясностью.
— Ни у кого из них нет характера, — не унимался дьявол. — Ни в ком из них не чувствуется ни вкуса, ни стиля. Все они пресны, как вата. Ни по-настоящему злобных, ни по-настоящему добрых — от той доброты, что в них якобы заложена, поднимается тошнота. Спрашиваю вас со всей искренностью: мыслимо ли с таким контингентом выстроить толковую цивилизацию?
