– Пусть валят на хрен. – Раздался в ушах заплетающийся голос Ромыча, и Леша вспомнил, что передатчики все еще работают. – Верно говоришь, Пашка…
– Повторяю в последний раз. – Покрышкин согласно кивнул, будто лысый вожак мог видеть его из-за края насыпи. – Если не откроете фуру, буду бросать внутрь гранаты, пока не захлебнетесь собственной кровью. Считаю до трех. Раз…
Лязгнули засовы, кто-то добавил по ним ногой, чертыхнулся, ударил еще раз. Павел тут же отошел в сторону, поднимая автомат, чуть в сторону сместился и худощавый.
– Не стреляйте, мы открываем, – попросил кто-то изнутри, трогательно добавив, – пожалуйста…
Одна из створок рухнула под собственной тяжестью, лязгнув по асфальту. Внутри оказалось вовсе не темно – работало аварийное красноватое освещение, и в его свете Матвеев насчитал три фигуры. Они сгорбились под навесными шкафами, стоя на стене контейнера, и Леша не сразу заметил четвертого, которого держали на руках. Светлые рубашки, такие же брюки, поверх всего халаты, местами порванные во время падения. Ученые выбирались на солнечный свет покачиваясь и морщась, как кроты.
– Не стреляйте, – снова попросил тот, что шел первым. Во время столкновения у него выпала контактная линза, и теперь он прикрывал левый глаз ладонью. – Мы сдаемся…
– Нужны вы мне больно… – Покрышкин не спешил опускать ствол автомата. – Кто еще внутри?
– Никого, – покорно отчитался ученый, – только мы четверо, это стандартная смена для переезда… Остальные во втором фургоне.
– Это правда. – Максим ворвался в разговор довольно неожиданно и грубо. – Но Константин внутри, я точно знаю. Нужно спешить.
На какой-то короткий момент Леше показалось, что он слышит в голосе второго Бескровного азарт, и воспоминания о предательской братской натуре больно хлестнули его по сердцу. Нет, так не может быть, Максим идет на братоубийство не по своей воле, а лишь потому, что испробованы все другие способы. И это не азарт – просто он напуган, возбужден и, возможно, даже винит себя за происходящее…
– Сесть у обочины, вот здесь, – приказал ученым Павел, поведя коротким стволом «калашникова».
Те стадом покорных овец просеменили к краю дороги, откуда за ними могли наблюдать Ромыч и его экипаж. Сели на горячий асфальт, бережно опустив раненого и подложив ему под голову свернутый халат.
– Мы имеем медицинское образование, – неожиданно сказал один из них, совсем молодой, лет на десять моложе Матвеева, – можем помочь вашим раненым… – Он внимательно смотрел вниз, в сторону разбитого кроссовера.
– Да насрать, – ответил Покрышкин, – можете помочь… Дернетесь, будет хуже, а так – помогайте… Ромыч, мы входим.
– Давай, Пашка… Эй, узколобые, а ну сюда идите, раз врачи…
Словно в заколдованный грот или проклятую церковь, входили они, выставив перед собой оружие. Первым пробрался Покрышкин, поднырнув под нависающей сверху второй створкой, за ним худощавый и следом Матвеев. Двигаться приходилось по недавней стене, перешагивая через опустошенные аварией стеллажи, шкафы и встроенную технику. Держались правой стены, еще четверть часа назад бывшей потолком.
И вскоре, миновав шлюз и первый рабочий кабинет, они увидели его.
Иссиня-черный, будто выточенный из обсидиана, цилиндр торчал из стены под прямым углом, посверкивая искорками лампочек и индикаторов. Сантиметров сорок в диаметре, метр высотой. Большинство приборов было уничтожено аварией или обесточено, но Леша мог бы поспорить, что эта камера будет функционировать, даже если грузовик нырнет со скального обрыва.
Наверное, Алексей был готов увидеть мозг, плавающий в чудесном растворе, опутанный сотнями проводков и датчиков, потому что настоящий внешний вид нового божества его несколько разочаровал.
– Ну привет, гнида. – Павел сплюнул на пол, где густым ковром валялись приборы, медицинские инструменты, битые склянки с препаратами и прочая мелочь.
– Здравствуй, Павел, – внезапно ответил динамик над головой Покрышкина, – вы зашли намного дальше, чем я мог предположить. Теперь я жду, когда вы предложите свою…
Павел не дал ему договорить – сделал короткий шаг назад, поднял автомат и одиночным выстрелом уничтожил динамик. От выстрела снова заложило уши, а от внезапного грохота у Леши чуть не подкосились ноги – нервное напряжение брало свое, и он предпочел ухватиться за край какого-то прибора.
– Верный выбор, – прокомментировал Максим на общей волне, – ему нельзя позволить говорить…
– Завали хлебало, Максимка, – рявкнул на него Покрышкин, – а то раскрошу передатчик.
Ответом была тишина.
– Ну что, Бог? – Павел хрустнул шеей, примеряясь к контейнеру. – Я бы на твоем месте начал молиться. Причем настоящим Богам. Или дьяволам, кому ты там при жизни верил? Потому что совсем скоро твоя душонка отправится прямо к ним…
Он поднял оружие, целясь в черный цилиндр, но Матвеев поторопился шагнуть к старшему напарнику, опуская руку на плечо.
– Не надо, шеф… Он наверняка бронированный, только рикошет будет…
– Угу, – впервые подал голос худощавый, однако же не спускающий цилиндр с прицела, словно тот мог броситься на него разъяренной пумой.
– Хм, и то верно. – Павел кивнул. Обернувшись через плечо, посмотрел в глаза Алексея, благодарно улыбнулся. – Шальные рикошеты нам ни к чему, не будем давать гаду такой радости… – Взгляд его тут же потяжелел, и Матвеев чуть ли не дословно прочитал мысль, мелькнувшую в зрачках шефа. – Значит, сука сгорит. Причем вовсе не в адском пламени…
Он нагнулся, что-то подбирая с пола, какое-то время перебирал обломки под ногами. Нашел, довольно крякнув, и они вышли из темного недра фургона, щурясь от слепящего солнца. Худощавый остался у контейнера, а Павел побрел к своей «бэхе», так и стоящей у обочины с распахнутыми дверями. Внутри хозяйничала жара, но Покрышкину было наплевать. Открыв багажник, он вынул оттуда пустую канистру. С приборной доски разблокировал люк бензобака.
Свою находку – длинный шнур от капельницы – одним концом Павел сунул в бак, другим взяв в губы. Несколько раз вдохнул, еще, еще, а когда из шланчика хлынула струйка, торопливо опустил в раструб канистры. Сплюнул, утирая губы рукавом.
Минуты превратились в часы, пока Покрышкин не решил, что слил достаточно бензина. Поднял канистру, двинулся к перевернутой фуре.
– Знаю, Костик, ты меня слышишь. – Он вошел внутрь, и до Матвеева донеслись звуки расплескиваемой жидкости. – Ну так слушай… Символично, не правда ли? Ты отправляешь человека убить моего друга, и мне приходится сжигать его тело вместе с домом. Он ушел навсегда, оставив слёз на век, как говорил мой друг Егор. А теперь мне приходится делать это с самим тобой… – В голосе шефа появилось что-то надрывное, ненастоящее, словно катящаяся издали истерика. – Ты оценил всю символичность ситуации? Надеюсь, что да… Только вот слез по тебе лить никто не станет, сволочь.
