Когда языки пламени начали извиваться в каком-то замысловатом танце, Блейз понял, что постепенно расслабляется. Нет, гипнозом здесь и не пахло. Здесь ему просто предлагали взять что-то и использовать по собственному усмотрению, но не более того. Он сразу вспомнил фразу в программке о тысячах лет, которые люди провели, глядя на огонь и тлеющие угли костра.
Он и сам тайком любил смотреть на пламя в камине еще в те дни, когда его экзотка-мать никак не могла заставить себя использовать какую бы то ни было форму физического наказания и поэтому запирала Блейза в его собственной практически пустой спальне, где не было ни книг, ни игрушек.
Но при этом она не учитывала то обстоятельство, что в большинстве его спален обычно имелся камин, притом камин зачастую настоящий и с совершенно настоящим огнем, пусть даже и разжигаемым в исключительно декоративных целях. Так Блейз и провел много счастливых часов, широко раскрытыми глазами уставившись на пламя и погрузившись в детские фантазии, порожденные красно-белыми язычками, пляшущими над полуобугленными поленьями.
Поэтому и теперь ему было совсем не трудно полностью сосредоточиться на языках пламени Факелов. Их танец состоял из очень сложных и часто повторяющихся движений разной степени интенсивности. Это зависело от большего или меньшего количества поступающего к ним кислорода, необходимого для горения. Мало-помалу все сливалось в определенный ритм, который проникал в его грезы, постепенно превращаясь в барабанный бой. Причем он его не слышал, но чувствовал, как этот бой сливается с биением его пульса с частотой чуть больше пятидесяти ударов в минуту.
Барабанный бой этот в голове у Блейза постепенно становился все громче: перед его мысленным взором неожиданно развернулось полотно будущих событии и его собственная в них роль.
Ему показалось, что теперь он видит собственное будущее и будущее всего человечества гораздо более отчетливо и ярко, чем когда-либо раньше. Блейза охватило лихорадочное желание строить дальнейшие планы, разум лихорадочно заработал, и то, о чем он до сих пор думал лишь в общих чертах, вдруг стало обрастать подробностями. Ритмичные удары наконец сменились ясно различимыми словами:
Слушай смех и разговоры,
Барабанщик мой.
Хватит болтовни и смеха,
Барабанщик мой.
Барабань, пусть соберутся,
Барабанщик мой.
Пусть на взводы разобьются,
Барабанщик мой.
Ружья взяв на изготовку,
Барабанщик мой.
Пусть мечтой моей пьянеют,
Барабанщик мой.
Пусть величье обретают,
Барабанщик мой.
В бой ты их веди за это,
Барабанщик мой!
Барабанный бой и песня, звучавшие у него в голове, рождали в сознании какие-то туманные образы. Вдруг перед ним возник Хэл Мэйн, и они, сидя друг напротив друга за маленьким столиком, только-только начали о чем-то оживленно беседовать…
Чье-то прикосновение вернуло Блейза к действительности. Это была Тони. Он обернулся, чтобы спросить, в чем дело, и разглядел, что она жестом предлагает ему следовать за ней. Затем она встала и покинула ложу. Он пошел за ней, испытывая неприятное чувство человека, которого внезапно оторвали от глубочайших раздумий. В этот момент он готов был отдать все на свете за возможность и дальше вести воображаемый разговор с Хэлом Мэйном, которую, казалось, сулила ему удивительная магия «Симфонии».
Но он все-таки сумел взять себя в руки и сосредоточиться на происходящем. Первое, о чем он подумал, когда они шли по едва освещенному на уровне пола проходу, – это о том, что у Совета здесь наверняка есть соглядатаи. Кто-нибудь из них обязательно заметит покидающих зал Блейза и Тони и сделает все возможное, чтобы не упускать их из виду.
Затем он вспомнил, что Ньютон старался полностью копировать Старую Землю, особенно в соблюдении обычаев и традиций. Многие из них были давно забыты даже на самой Старой Земле – например, принятое на Ньютоне правило провожать в театре свою спутницу до дверей дамского туалета. А потом ждать у этих самых дверей, пока она не выйдет, чтобы вернуться обратно в зал.
Правда, этот древний обычай, настолько же бессмысленный в условиях современного Ньютона, насколько он когда-то был оправданным в некоторых районах Старой Земли, сейчас мог с точки зрения заинтересованных наблюдателей послужить оправданием того, что Блейз и Тони выходят из зала вместе.
Кто-нибудь обязательно последует за ними, чтобы попытаться выяснить, в чем дело. Но это уже было бы делом рутинным – правда, лишь до тех пор, пока шпиона не хватятся. Блейз еще раздумывал, как ему поступить – не отправить ли Тони вперед, а самому разобраться с тем, кто может пойти за ними. Но Тони, как будто прочитав его мысли, сказала ему, когда они через боковой выход покидали зрительный зал:
– Оставайся со мной.
Похоже, она знала, куда идти. По пути они несколько раз сворачивали, проходя какими-то коридорами, и за последним поворотом наткнулись на высоченного широкоплечего светловолосого мужчину – одного из Солдат Генри. Он, увидев их, улыбнулся.
– Проходите вперед и ни о чем не беспокойтесь. Если за вами кто-то идет, я сам позабочусь о нем. Чуть дальше вас встретят и проводят к выходу.
Тони кивнула. Они отправились дальше. Снова свернув за угол, они чуть не налетели на Шона О'Флаерги.
– Не бойтесь! – поспешно воскликнул тот, когда они замерли как вкопанные. – Я с вами. Ведь я – Иной!
Последние три слова он произнес с необычайной гордостью.
– Данно все обо мне расскажет, – добавил он. – А теперь пошли. Нельзя терять ни минуты.
Он быстро провел их еще по нескольким коридорам, и наконец они оказались на улице. В небе Ньютона уже вовсю сияла самая крупная из лун. Значит, «Симфония» длилась гораздо дольше, чем предполагал Блейз. Не успели они окунуться в ночную темноту, как их догнал тот Солдат, которого они встретили первым.
– За вами шел всего один человек. Все в порядке. На углу возле здания концертного зала их ждал длинный синий лимузин на магнитной подвеске. До угона, подумал Блейз, машина наверняка принадлежала какому-нибудь богатому повесе.
Лимузин подрулил прямо к ним и остановился. Открылась задняя дверь.
– Садитесь, – велел он. – А мы с Томом поедем за вами в другой машине.
Они забрались в просторный салон с двумя вращающимися креслами и еще шестью более скромными сиденьями. За прозрачной перегородкой, отделяющей салон от кабины, Блейз увидел еще двоих Солдат.
Дверь лимузина закрылась, и он мягко поплыл прочь от концертного зала, выбираясь на одну из центральных магистралей города и постепенно набирая скорость.
