Плечи Гермеса поникли, он оперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях. Зевс отечески обнял его за плечи, затем поднялся на ноги и медленно пошел в сторону дворца.
Часть пятая
«Сказка — быль…»
127 год со дня
«Гнева богов».
Ухоженный старый мерин безропотно тянул тяжелую скрипучую телегу. Нагруженная отборными лиственничными бревнами, повозка едва двигалась, но возница — неопределенного возраста мужичок, заросший по самые глаза неопрятной пегой щетиной, не понукал бедную животину. Он прекрасно понимал, что мерин стар и слаб, и требовать от него большего не стоит. Возможно, это его последняя ходка в лес. Несмотря на теплые весенние деньки, возница кутался в видавший виды зипунок и облезшую заячью ушанку. Люди бают, что в этих местах Морозы безобразить начали. От города их знахари отвадили, так они теперь новые места промышляют. Распаришься на солнышке, скинешь пропотевшую овчинку, а они тут как тут: все тепло животворное из тебя высосут. И не жилец ты боле… Не жилец. Морозы, они пострашнее Стылой Немочи и Бледной Лихоманки, от которых, говорят, в городе уже лечат… Конечно, если доехать успеешь… А от Морозов…
Вспомнив о нечисти, мужик передернул узкими плечами, по спине поползли предательские мурашки. Сплюнув три раза через левое плечо, возница стер тыльной стороной ладони клейкие ниточки слюны с губ, и нащупал висевший на шнурке амулет Святого Саломата. Какая-никакая, а защита! Авось пронесет и в этот раз…
— Ты, Щербатый, — попытался приободрить сам себя мужик, — везучий жучара!
Неожиданно мерин споткнулся, словно его кто-то сглазил, тяжелая телега дернулась, прокатилась немного по инерции и замерла. Возница «мухой» слетел с воза на землю и кинулся осматривать коню ноги.
— Фух! — облегченно выдохнул Щербатый, отирая рукавом заливающий глаза пот. — Ничего страшного!
Он похлопал мерина по крупу, выудил из кармана сморщенную морковку и скормил её уставшему животному. Затем осторожно освободил застрявшее в расколотой старой шпале копыто.
«Да, — с горечью подумал мужик, — дорога за последние годы обветшала, шпалы сгнили, а рельсы скоро совсем поглотит земля. Тогда лес возить станет в сто раз сложнее — бездорожье! Только зимой на санях… Лес взлетит в цене, — продолжал размышлять Щербатый, потирая жесткую щетину на подбородке. — Это сейчас все нипочем: поставил телегу на рельсы и покатил с ветерком, поплевывая на дождь и грязь! А вот как быть, когда рельсы исчезнут? А, — Щербатый махнул на далекие неприятности рукой, — авось на мой век хватит!»
Он вновь забрался в телегу, поерзал на жестком сиденье, устраиваясь поудобнее.
— Но пошла! — крикнул мужик и щелкнул по крупу мерина вожжами.
Мерин укоризненно покосился на хозяина, уперся ногами, с трудом сдвигая тяжелую повозку с места. Постукивая окованными металлом колесами на разошедшихся рельсовых стыках, телега потихоньку набирала ход. Щербатый вновь расслабился — до дома оставалось подать рукой.
«Вот проскочим приметную дубовую рощицу, — размышлял он, — проедем мимо старого разрушенного полустанка, и через три версты будет отвороток на родные «Красные петухи». Название свое село получило за то, что не проходило и полугода, чтобы кто-нибудь на «Петухах» не горел. Несколько раз так и вообще все село дотла сгорало. Уж не знали, что и думать. А оказалось-то проще пареной репы — рядом с селом огневушка-поскакушка, огненная ящерка, себе гнездо устроила. И каждый новый выводок на селе отмечался — так они в силу входят, в пожаре на манер глиняной посуды закаляются. И чем больше пожар — тем сильнее молодая поскакушка становится. И магов приглашали и чародеев городских — только никто огневушку вывести так и не смог. А вся их хваленая магия, да защитные амулеты оказались самой настоящей фигней. Уж совсем было взвыли бедные селяне, да вовремя заметили одну странность: нужник в огороде Глухаря три пожара пережил — не брало его почему-то пламя огневушки. Специально поджечь пытались — все одно не горит. Оказалось, что тувалет Глухарь выстроил из досок, которые подогнал ему тесть, живущий в «Больших Сычах». Кинусь в ноги Глухареву родственнику: скажи, как на духу, кто эти самые доски от огня заговаривал. Тесть долго вспоминал, где он дерево для нужника брал, но, в конце концов, припомнил. Обычное дерево — лиственница, и не заговоренная вовсе. Просто он её за Зеленым Туманом рубил, неподалеку от разрушенной электростанции. С той поры «Петухи» отстроились, из той самой лиственницы и дома, и частокол поставили, а про огневушек и думать забыли. Ну а дерево чудное с той поры в цене — другие деревни её у «Петуховских» с удовольствием покупают.
В просвете между деревьев показалось облупленное здание с проваленной крышей — полустанок «Грачи». Старики рассказывали, что когда-то давно по рельсам ездили большие железные телеги, не чета его деревянной развалюшке. И таскали их не лошади, а железные монстры — паровозы. Щербатый видел их в старом депо в городе. Огромные ржавые груды металла, непонятно даже, как такие могли сами двигаться. Не иначе, как заставляло их ездить сильное колдовство. Хотя опять же старики говорили, что колдовства до войны не было. Так, только шарлатаны, но их и сейчас пруд пруди. Вон, огневушку так никто вывести и не смог! Неожиданно мерин всхрапнул, оскалил большие желтые зубы и прижал уши. Щербатый насторожился, он знал реакцию коня на свежую кровь. Так и есть, по белой кирпичной стене тянулся и исчезал в темном провале лишенной фрамуги окна свежий кровавый след. Кровь еще даже толком свернуться не успела. Дрожащей рукой мужик потянулся за ружьем.
— Пушку не трожь! — рыкнул кто-то из густых кустов, растущих возле путей.
Щербатый живо одернул руки от ружья, лежащего в телеге между деревьев.
— Умница! — сразу подобрел голос. — Теперь держи руки на виду, и все будет ништяк!
Кусты затрещали, и на дорогу выбрался поджарый мужик в камуфляже, держащий на изготовку автомат Калашникова.
— Не бойся, — «успокоил» Щербатого незнакомец, держа возницу на мушке, — не будешь рыпаться — не трону!
Щербатый облегченно вздохнул — люди! Разбойников он не боялся — взять с него было просто нечего: конь старый, даже на мясо не пойдет, ружьишко тоже не ахти, а телега и бревна им даром не нать.
— Ты, дед, куда едешь? — спросил, приближаясь, незнакомец, накинув ремень от автомата на плечо.
Щербатого покоробило такое обращение — лет-то незнакомцу было чуть меньше, чем ему самому. Но нарываться Щербатый не хотел, мало ли чего, поэтому миролюбиво ответил:
