В зале воцарилось смертельное молчание. Только через какое-то время среди пэров начался шум, и оттуда донеслись возгласы:
- Подобные вопросы недопустимы!
Ясное дело, такие вопросы не соответствовали правилам, которые желали навязать этой игре, и с легкостью навязали бы, если бы защитники Нея не относились к своим обязанностям тщательно. На всякий случай, чтобы предотвратить дальнейшую порку основного свидетеля обвинения, председатель трибунала отослал его на место.
Даву, в свою очередь, заявил, что никогда бы не подписал договора с англичанами и не распустил бы армию, если бы знал, что амнистия окажется обманом. Это неудобное для обвинения заявление из протокола вычеркнули. Просто так!
После завершения допросов провозгласили речи: со стороны обвинения Белларт ("Господа, этот человек изменил королю и отчизне!"), со стороны защиты - Беррьер-старший, аргументы которого практически никто не слушал, после чего в ночь с 6 на 7 декабря 1815 года пэры приступили к финалу спектакля. В ходе голосования они должны были ответить на три вопроса, последний из которых звучал так: "Покушался ли маршал Ней на безопасность государства?". Только один пэр из 161 громко ответил:
- Нет!
Этим пэром был самый молодой из членов Палаты, 30-летний Виктор де Броглие, роялист (!) по воспитанию и убеждениям, человек, отца которого Революция послала на гильотину, но в семье которого было три маршала Франции, и он не собирался запятнать их памяти.
Во время голосования по вопросу приговора 5 пэров высказалось за то, чтобы обратиться к королю за помилованием, 17 - за депортацию, а 139 заявило:
- Смерть!
Среди этих последних было 5 маршалов, 1 адмирал и 14 генералов коллег Нея по Великой Армии. Многие из них были обязаны ему жизнью, своей или собственных близких.
В приговоре, который был тут же прочитан, Ней был приговорен к расстрелу за государственную измену. У него также отобрали орден Почетного Легиона с Большой Лентой, которой он перепоясался в 1805 году, чтобы повести атаку на мост Эльхинген на Дунае. Как будто бы в насмешку стены зала были украшены надписями: "Мудрость, Терпимость, Милость".
12
В три часа ночи в камеру осужденного на смерть вошел Куши и начал медленно читать приговор, начав с длинного перечня титулов маршала.
- Ради Бога, пропустите эти фразы! - нетерпеливо воскликнул Ней. - Что там в конце?
Когда же услышал: "Приговорен к смерти", сказал:
- Так мне и надо, буду грызть землю!
Куши сообщил, что казнь состоится через несколько часов.
- Как вам будет угодно, я готов!
Услыхав приговор, Мишель Ней, князь Эльхингенский и Московский, вновь стал тем самым "храбрейшим из храбрых" солдатом, каким был под Сьюдад Родриго, на дунайском мосту, в Смоленске или на Березине.
Вскоре после того в камере появился ответственный за казнь военный губернатор Парижа, граф де Рошешуар. Он сообщил Нею, что король согласился только лишь на посещение нотариуса, жены и исповедника. Маршал ответил на это, что "не видит необходимости приводить сюда попа". Тут из угла камеры раздался суровый голос одного из солдат, который, указывая на маршальское шитье на мундире Нея, сказал:
- Вы не правы, мсье маршал! Я не столь блестящий, как вы, но такой же старый, и прошу мне поверить, что никогда в сражениях не был я таким дерзким, как тогда, когда поверял душу свою Богу!
- Наверное ты прав, старик, - шепнул Ней и потребовал привести к себе священника де Пьерре, настоятеля из церкви Святого Сульпиция.
После краткого разговора с нотариусом Батарди наш рыжеволосый валет пик свалился на нары и спокойно заснул. Вот это было совершенно нормальное явление. С моментом завершения процесса исчезла необходимость принятия этих чертовых решений, и Ней испытал облегчение. Никогда не боялся он стоять перед стволами орудий и ружей, так почему бы ему бояться их теперь - так что ни страха, ни беспокойства он не чувствовал. В свою смерть он уходил с каменным спокойствием бедуина, который отправляется в пустыню, чтобы там погибнуть, и прощается с миром гордым взглядом, с высоко поднятой головой, как будто бы отправляется в соседнее племя за женщиной с глазами-озерами и с улыбкой, сладкой будто финики.
Нея разбудили в шесть утра, когда пришла жена и два сына, чтобы попрощаться. Он поговорил с женой, поигрался с детьми. Аглая так же не могла понять спокойствия собственного мужа. Она все еще хваталась за остатки надежды и сразу же после того, как покинула тюремную камеру, вместе с сестрой побежала в Тюильри, чтобы вымолить у Людовика XVIII помилование. Ее остановили у основания лестницы, ведущей в королевские апартаменты, и приказали подождать, пока Его Величество закончит завтракать.
После нее в камере появился отец Пьерре. Ней провел с ним около часа, после чего умылся и - к изумлению Рошешуара - надел гражданский костюм: голубой плащ, белый галстук, черную жилетку и чулки к коротким штанам. Сразу же после того, как пробило восемь, Нея вывели в сад, где ожидала тюремная карета. Рядом, трясясь словно в приступе малярии, шел священник. Ней глянул на небо:
- Какой же паршивый сегодня день!
Трудно найти более удачное определение дня, в котором тебе приходится умирать в возрасте 46 лет.
Кавалькада остановилась через несколько сотен метров от Люксембургского дворца, неподалеку от Обсерватории. Маршал вышел из кареты и вручил священнику золотую табакерку и все имеющиеся деньги "на бедных прихода Святого Сульпиция". Кюре обнял Нея, упал на колени и начал молиться.
Расстрельный взвод был сформирован, в соответствии с законом от 12 мая 1793 года, из 4 сержантов, 4 капралов, 4 стрелков (одни ветераны) и командира. Командовать расстрелом Рошешуар назначил пьемонтца Сен-Биаса, предпочтя не ставить во главе такого взвода француза. Ней спросил, где ему встать, когда же Сен-Биас захотел завязать ему глаза, отказался:
- Разве вы не знаете, что солдат смерти не боится?
Тогда ему приказали опуститься на колени, на что он снова отказался:
- Такие как я на колени не становятся!
Это правда. Такие как он умирают исключительно стоя.
В предпоследний момент Ней сделал четыре шага вперед и снял шляпу. Рошешуар впоследствии написал: "До конца своей жизни не забуду его в этой позе. В нем было столько достоинства, спокойствия и серьезности..."
За секунду перед командой из уст маршала прозвучали слова, достойные короны в столь презираемом многими королевстве предсмертной риторики:
- Да здравствует Франция! Товарищи, прямо в сердце!
В тот самый момент, когда он клал правую руку на сердце, раздался залп, и тело маршала, пробитое одиннадцатью пулями (один из солдат сознательно выстрелил значительно выше), рухнуло на землю в том самом месте, где в 1853 году была поставлена статуя Нея, вышедшая из под резца Руда.
