Сирано слушал, дивился, сам не зная, чему больше: изобретательности соляриев, сумевших отказаться от всех видов убийств, или столь резким, но очаровательным переходом в поведении Эльды.
Эти переходы и восхищали, и вместе с тем смущали Сирано.
Ему трудно было сосредоточить внимание на том, что Эльда снова говорила на певучем языке эллинов. И она учила, как не смог бы учить никто на Земле. Однажды она решила превратиться в ученицу, пожелав непременно овладеть родным для Сирано французским языком. Ей нравилось его звучание, и она с радостным упоением воспроизводила каждую услышанную фразу, сразу усвоив произношение.
Это были непередаваемо прекрасные для Сирано взаимные уроки!
Эльда делала поражавшие Сирано успехи в освоении второго и даже более любимого, по ее словам, земного языка.
Во время очередного урока она спросила, как истая парижанка:
— Зачем ты носишь эту уродливую черную повязку на лбу? Я хочу видеть тебя таким, каков ты есть.
Сирано, смутившись, рассказал и о своем прирожденном уродстве (искренне удивив этим Эльду, привыкшую к носолобым соляриям), и о своем ранении, когда брошенный врагом острый нож-мачете снес ему верхнюю часть носа, оставив безобразный шрам.
Эльда захлопала в ладоши совсем по-земному (чему научил ее сам же Сирано), заявив, что теперь дело за ее матерью Ольдой, недаром она уже не «дочь» и даже не «сестра», а прославленная «мать здоровья».
Величественная Ольда по просьбе дочери явилась к землянину:
— Я могу избавить тебя, Сирано, от твоего нежелательного шрама, остатка невежественного лечения после ранения твоего.
— Что же ты хочешь сделать, прославленная «мать здоровья»?
— Пусть не беспокоит тебя мной задуманное. Это не будет связано ни с каким кровопролитием, как в былые времена у нас и ныне на вашей прекрасной, по словам Тристана, планете.
— Прости меня, «мать здоровья», но я не из тех, кто боится крови.
— О, речь идет не о том, чтобы щадить тебя, а скорее о том, чтобы приобщить тебя к нашим знаниям живого организма.
— Я преклоняюсь перед знаниями соляриев и радуюсь всякой возможности обогатиться ими.
— Тристан уже поведал тебе жизненный уклад соляриев. Все вместе мы составляем наше неделимое общество, и каждый из нас представляет живую ячейку, могущую существовать лишь в содружестве с другими ячейками, стремясь сделать все, на что способен каждый для других.
— «Мне ничего, а все, что есть, — другим!» — перевел Сирано на древнегреческий язык последнюю строчку своего сонета, посвященного философу Кампанелле.
— Я знаю этот стих. Тристан, запомнив, читал его мне. Твой философ предвосхищал некоторые черты нашего общества, в основе которого лежит стремление каждого служить всем. Представь теперь, что живой организм подобен нашему обществу, состоящему из несметного числа живых ячеек, которые не способны обходиться друг без друга, не служа своим существованием всему организму.[74] Операции, которые у нас делают, вторгаясь внутрь тела для его исправления, как я хочу это сделать с твоим лбом, не нарушают целостность кровяных протоков, а лишь раздвигают по граням раздела живые ячейки (клетки), не повреждая их, и внутрь тела можно проникать легко и безболезненно, исправляя в нем неладное и позволяя потом вновь соприкоснувшимся живым ячейкам снова быстро срастись неповрежденными краями.
— Ты должна, «мать здоровья», так же ловко владеть ножом, как мне привелось на Земле пользоваться длинным клинком — шпагой.
— О нет, землянин. Любое острие слишком грубо для нежного обращения с составляющими наш организм ячейками. Я делаю это пальцами.
— Пальцами? — удивился Сирано, разглядывая тонкие и нежные пальцы солярессы Ольды, которые восхитили бы античных ваятелей.
— Да. Пальцы мои служат направляющими особого излучения, которое с нужной чуткостью раздвигает живые ячейки, не повреждая их. Посмотри, — и она показала, что в тени ее пальцы заметно светились.
То, что произошло в дальнейшем, конечно, скорее всего могло бы привидеться Сирано во сне, если бы не изменившаяся его внешность, когда надобность в черной повязке начисто отпала, что отражено было впоследствии земным художником.
Как в тумане вспоминались Сирано мгновения, когда Ольда попросила его оголить бедро, откуда она, нежно прикасаясь пальцами, совершенно безболезненно взяла кусок кожи и перенесла его на лоб и часть носа Сирано, сделав это с неподражаемым искусством ваятельницы, предварительно сняв оттуда поврежденный шрамом покров. Перенесенная кожа, словно всегда была на этом месте, с непонятной быстротой прижилась, преобразив лицо Сирано, а шрам с былого переносья прирос на бедре.
Он был по-мальчишески рад своему новому облику, робко помышлял о том, какое впечатление произведет он теперь на Эльду.
Эльда же радовалась результату операции матери, как девочка: смеялась, прыгала, шутила. Потом обняла Сирано и «по-земному», как научил отец, поцеловала в лоб.
От этого инопланетного поцелуя Сирано бросило в жар. Он не удержался и прочел своей ученице посвященный ей сонет на французском языке:
На тихой праведной планете
Ты для меня земной огонь,
Луч ослепительного света.
Нежна, но жжет твоя ладонь!
Дитя Мечты и Вдохновенья,[75]
В словах и мыслях ты вольна,
Весны пьянящее цветенье,
Прибоя звонкая волна!
Веселье, смех, влекущий танец,
В движеньях острых — ураган.
Тревог неясных миг настанет —
Вскипит страстей твоих вулкан!
И в лаву превратит тот пламень
Земной инопланетный камень.
Эльда притихла, ушла в себя, потом смущенно сказала:
— Я хотела бы слышать это еще и еще раз…
Пораженный Сирано понял, что она неведомо как повторила слова деревенской красавицы с постоялого двора, спасшей жизнь ему и Тристану.
— А что такое вулкан? — робко спросила Эльда.
— Это огнедышащая гора. Такие горы прежде существовали на Солярии, а на Земле они дремлют и даже действуют.
— А что значит «вскипит страстей твоих вулкан»?
— Это когда в тебе пробудится женщина или когда извергающая пламя гора губит все вокруг.
— Я не хочу ничьей гибели, но… я вскипаю…
И она, совсем по-земному покраснев, убежала.
К Тристану приходили знатоки знаний, чтобы просветить гостя с Земли, поскольку Тристан, будучи их переводчиком, ручался за его нравственные устои.
Сирано узнавал убедительные, неизвестные на Земле вещи, вроде тайны светящихся без огня баллонов (очевидно, электрических ламп!), шепчущих книг (звукозаписи!), экранов-зеркал с отражением на них отдаленных предметов (телевидение!), а, главное, великих и непреложных для всей Вселенной законов Природы, которые позволили ему в понятной для современников форме на языке XVII века написать неожиданно для всех, знавших его лишь как забияку-дуэлянта, трактат по физике, затронув в нем математику.
Знакомясь с откровениями соляриев, он был несколько удивлен явными пробелами их знаний и, казалось бы, намеренными ограничениями.
— Видишь ли, гость Солярии, — переводил Тристан, — они просят объяснить тебе, что наше общество здесь может существовать лишь на основе одного из первых законов, ставших непререкаемой традицией — это самоограничение. Никто не позволит себе потребить больше того, что необходимо для поддержания его жизнеспособности. Ты понял? Вери найс! Но эта традиция с веками распространялась на некоторые знания. Знатоки его намеренно ограничивали себя, не позволяя проникать в области, признанные запретными. Так, в тайны строения вещества наши знатоки проникать не желают. Клиэ? Ясно? Эти опасные знания поставили когда-то нашу планету на край всеобщей гибели. Тогда и бежали с нее желавшие уцелеть и одичавшие потом на вашей Земле первые звездные переселенцы. Подобная опасность всеобщей гибели будет грозить в грядущих столетиях и вашей Земле, если не позаботиться об ее отвращении заранее. Иначе вери бед, будет очень скверно! Наши знатоки, пришедшие к тебе, в равной степени хотят убедить тебя, что не меньшая опасность заключена в попытке воздействовать на наследственность не воспитанием, условиями жизни, примером, а вмешательством в механизм наследования, хотя это сулило бы на первый взгляд такие выгоды, как исправление врожденных пороков или улучшение рода. Однако, владея подобными тайнами, возможно искусственно вырастить неполноценных соляриев (или людей), которых легко угнетать, удалив из их сознания все то, что возвышает разумное существо над всем остальным миром. «Амен!» — как сказали бы по-латыни земные попы.
— Я понял, Тристан. Поблагодари своих знатоков знания за этот урок. Никогда мои сородичи на Земле не услышат от меня о том, что может повредить их будущим поколениям.
— Уэлл! Знатоки знания одобряют тебя, — закончил Тристан.
А Сирано уже ждала Эльда.
