— Гм, вы пришли с редкой пунктуальностью, — сказал граф, обращаясь к барону. — Я… э… поздравляю вас с превосходными качествами вашего наследника… с повзрослением, можно сказать…
— Вы слишком добры, — сказал барон с легким поклоном. Однако Фейд-Раус отметил, что выражение глаз дяди не соответствует этому жесту вежливости.
— Когда вы… гм… ироничны, то это… э… предполагает, что… гм-м… в вашей голове рождаются глубокие мысли, — изрек граф.
«Опять начинается… — подумал Фейд-Раус. — Похоже на то, что он оскорбляет нас, а в ответ ему ничего не скажешь».
Манера речи этого человека — все эти гм-м, мд-а и э… вызывала у Фейд-Рауса такое чувство, как будто его ударяли по голове чем-то мягким… Фейд-Раус переключил внимание на леди Фенринг.
— Мы, кажется, слишком злоупотребляем вниманием этого молодого человека, — сказала она. — Насколько я знаю, он должен сегодня появиться на арене.
«Она — одна из очаровательнейший гурий имперского гарема», — подумал он, а вслух сказал:
— Сегодня я посвящаю убийство вам, моя госпожа. С вашего разрешения, я скажу посвящение с арены.
Она устремила на него взгляд, полный безмятежного спокойствия, но голос ее прозвучал словно удар хлыста:
— Я не даю вам своего разрешения.
— Фейд! — с укором сказал барон, а сам подумал: «Ну и бесенок! Он, видно, добивается, чтобы граф вызвал его».
Но граф только улыбнулся и произнес свое неизменное:
— М-м…
Фейд-Раус, чье лицо потемнело от обиды, произнес:
— Все будет так, как вы желаете, уверяю вас, дядя. — Он кивнул графу Фенрингу: — Сэр! — И дальше: — Моя госпожа! — Потом он повернулся и вышел из холла, едва взглянув на представителей малых домов, стоявших возле двойных дверей.
— Он еще так юн, — вздохнул барон.
— Гм-м… действительно… — промямлил граф.
А леди Фенринг подумала: «Может ли этот юноша быть тем, кого имела в виду Преподобная мать? Та ли это генетическая линия, которую мы должны сохранить?»
— До того, как отправиться на представление, у нас есть еще час, — сказал барон. — Возможно, мы могли бы немного побеседовать с вами, граф Фенринг. — Он склонил набок свою массивную голову. — Нам следует обсудить много неотложных дел.
При этом барон подумал: «Посмотрим теперь, как поступит этот императорский мальчик на посылках. Ведь прямо говорить он не сможет».
Граф повернулся к леди.
— Гм-м… ты извини нас, дорогая…
— Каждый день, а иногда и каждый час несет разнообразие, — ответила она.
И прежде чем удалиться, она ласково улыбнулась барону. Ее длинные юбки зашуршали, и она, держась очень прямо, направилась к двойным дверям в конце холла.
Барон отметил, как при ее появлении стих разговор между представителями малых домов, как все они провожали ее глазами. «Бене Гессерит! — подумал барон. — Вселенной было бы лучше от них избавиться!»
— Между двумя опорами справа от нас есть конус тишины, — сказал барон. — Мы можем поговорить там, не боясь быть услышанными.
Своей переваливающейся походкой он направился к зоне тишины, чувствуя, как стихают все внешние звуки, становясь тусклыми и отдаленными.
Граф шел рядом с бароном. Они повернулись лицом к стене, чтобы то, о чем они говорили, нельзя было прочесть по их губам.
— Нас не устраивает то, как вы распорядились сардукарами на Арраки, — сказал граф.
«Прямой разговор!» — подумал барон.
— Сардукары не могли больше оставаться там. Был риск, что другие узнают о том, как помог мне император.
— Однако не похоже, чтобы решение проблем Свободных слишком утруждало вашего племянника Раббана.
— Чего желает император? — спросил барон. — Свободных на Арраки не больше горстки. Южная пустыня необитаема, Северная пустыня регулярно прочесывается нашими патрулями.
— Кто говорит, что Южная пустыня необитаема?
— Так утверждает ваш собственный планетолог, граф.
— Но доктор Кайнз мертв.
— Ах да… к несчастью, это так.
— У нас есть отчеты экспедиций, совершивших полеты вдоль южных окраин, — сказал граф. — Там есть следы растительной жизни.
— Согласен ли Союз при этих обстоятельствах вести наблюдения из космического пространства?
— Вам прекрасно известно положение вещей, барон: император не может установить за Арраки открытое наблюдение.
— И я не в состоянии это сделать, — сказал барон. — Кто совершил эту экспедицию?
— Э-э… контрабандисты.
— У вас ложные сведения, граф, — сказал барон. — Контрабандисты не могли осмотреть южные границы лучше, чем это делают люди Раббана. Штормы, движение песков и все прочее хорошо вам известно. Тех, кто совершает полеты, сбивает быстрее, чем они успевают сесть.
— Различные формы помех мы обсудим потом.
— Так, значит, вы нашли ошибку в моих расчетах?
— В том, в чем вы предполагаете ошибку, вам не удастся оправдаться.
«Он намеренно пытается рассердить меня», — подумал барон. Чтобы успокоиться, он сделал два глубоких вдоха, после чего он почувствовал запах собственного пота и тело под суспензорами внезапно зачесалось.
— Смерть наложницы и мальчика не должна беспокоить императора, — сказал барон. — Они полетели через пустыню. Был шторм.
— Да, произошло слишком много несчастных случаев…
— Мне не нравится ваш тон, граф, — сказал барон.
— Ненависть — это одно, насилие — другое, — сказал граф. — Позвольте мне предостеречь вас: если несчастный случай постигнет меня, все Великие дома узнают о том, что вы совершили на Арраки. Они уже давно подозревают, каким образом вы обделываете свои дела.
— Единственное недавнее дело, которое я могу припомнить, — сказал барон, — это переброска на Арраки нескольких легионов сардукаров.
— Вы собираетесь шантажировать императора?
— Вовсе нет! Граф улыбнулся.
— Командиры сардукаров все, как один, будут утверждать, что действовали без приказа, поскольку жаждали драки с этими подонками Свободными.
— Подобное утверждение могло бы у многих вызвать сомнения, — сказал барон, однако угроза возымела действие.
— Император желает проверить ваши книги.
— В любое время.
— У вас… э… нет возражений?
— Абсолютно. Мои деловые отношения с компанией СНОАМ выдержат любую, самую тщательную, проверку. А сам подумал: «Пусть выдвигает против меня ложное обвинение и выставляет его напоказ. Я буду держаться твердо, как Прометей, повторяя: смотрите на меня, я оклеветан. Пусть тогда выставляет против меня любое обвинение, даже истинное. Великие дома не поверят второму нападению обвинителя, чье первое обвинение было ложным».
