— А почему соколом не смотришь? — спросила голова.
— Я смотрю, — ответил Иван.
— Ты в пол смотришь.
— Сокол же может задуматься?
— О чем?
— Как дальше жить… Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч, — взмолился Иван. — Ну сколько уж? Хватит…
— А-а, — сказала умная голова. — Вот теперь ты поумнел. Теперь иди за справкой. А то начал тут… строить из себя. Шмакодявки. Свистуны. Чего ты начал строить из себя?
Иван молчал.
— Становись лицом к двери, — велел Горыныч.
Иван стал лицом к двери.
— По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.
— Со звуком — это ты лишка хватил, Горыныч, — возразил Иван. — Я не сумею так.
— Как сумеешь. Приготовились… Три, четыре!
Иван вылетел из избушки.
Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись.
— Иди сюда, — позвал Горыныч невесту, — я тебя ласкать буду.
А Иван шел опять темным лесом… К дороги опять никакой не было, а была малая звериная тропка. Шел, шел Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.
— В душу как вроде удобрения свалили, — грустно сказал он. — Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка…
Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.
— Чего такой печальный, мужичок? — спросил Медведь.
— Да как же!.. — сказал Иван. — И страху натерпелся, и напелся, и наплясался… И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо — ложись и помирай.
— Где это ты так?
— А в гостях… Черт занес. У Бабы-Яги.
— Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?
— Да зашел по пути…
— А куда идешь-то?
— К Мудрецу.
— Во-он куда! — удивился Медведь. — Далеко.
— Не знаешь ли, как к нему идти?
— Нет. Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с насиженного места поднялся… Иду вот тоже, а куда иду — не знаю.
— Прогнали, что ль?
— Да и прогнать не прогнали, и… Сам уйдешь. Это-то вот — недалеко — монастырь; ну, жили себе… И я возле питался — там пасек много. И облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь монастырь — их внутрь-то не пускают, — с утра до ночи музыку заводют, пьют, безобразничают…
— А чего хотят-то?
— Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их, стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино наливают — сбивают с толку. Такой тарарам навели на округу — завязывай глаза и беги. Страсть что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился… — Медведь достал пачку сигарет и закурил. — Нет житья никакого… Подумал-подумал — нет, думаю, надо уходить, а то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж…
— Это скверно.
— Уж куда как скверно! Медведицу избил… Льва по лесу искал… Стыд головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот иду.
— Не знают ли они про Мудреца? — спросил Иван.
— Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только не связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.
— Да ну… чего, поди?
— Пропадешь. Попытай, конечно, но… Гляди. Злые они.
— Я сам злой счас… Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал! Всего изломал.
— Кто?
— Змей-Горыныч.
— Бил, что ли?
— Да и не бил, а… хуже битья. И пел перед ним, и плясал. Тьфу! Лучше бы уж избил.
— Унизил?
— Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти дела. Вернусь и подожгу их. А?
— Брось, — сказал Медведь, — не связывайся. Он такой, этот Горыныч… Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава богу. Эту шайку не одолеешь: везде достанут.
Они посидели молча, Медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил, затоптал окурок лапой и встал.
— Прощай.
— Прощай, — откликнулся Иван. И тоже поднялся.
— Аккуратней с чертями-то, — еще раз посоветовал Медведь. — Эти похуже Горыныча будут… Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь! Ну и охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты на поводке у их — захомутали.
— Ничего, — сказал Иван. — Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать… Леший-то навязался на мою голову! А время — до третьих петухов только.
— Ну, поспешай, коли так. Прощай.
— Прощай.
И они разошлись.
Из темноты еще Медведь крикнул: — Вон, слышь, музыка?
— Где?
— Да послушай!.. «Очи черные» играют…
— Слышу!
— Вот иди на музыку — они. Вишь, наяривают! О господи! — вздохнул Медведь. — Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка… Не хочут жить на болоте, никак не хочут, хочут в кельях.
А были ворота и высокий забор. На воротах написано: «Чертям вход воспрещен».
В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко поглядывал кругом.
Кругом же творился некий вялый бедлам — пауза такая после бурного шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких брюк, легонько бил копытцами ленивую чечетку, кто листал журналы с картинками, кто тасовал карты…
Один жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове. Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски — выпивали. А четверо — три музыканта с гитарами и девица — стояли прямо перед стражником; девица красиво пела «Очи черные». Гитаристы не менее красиво аккомпанировали ей. И сама-то девица очень даже красивая, на красивых копытцах, в красивых штанах…
Однако стражник спокойно смотрел на нее — почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.
— Хлеб да соль! — сказал Иван, подходя к тем, которые выпивали.
Его оглядели с ног до головы… И отвернулись.
— Что же с собой не приглашаете? — жестко спросил Иван.
Его опять оглядели.
— А что ты за князь такой? — спросил один, тучный, с большими рогами.
— Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от вас клочья полетят. Стать!
Черти изумились… Смотрели на Ивана.
— Я кому сказал?! — Иван дал ногой по бутылкам. — Стать!!
Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили свои и оттащили в сторону. Перед Иваном появился некто изящный, среднего возраста, в очках.
— В чем дело, дружок? — заговорил он, беря Ивана под руку. — Чего мы шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или настроение испорчено? Что надо?
— Надо справку, — зло сказал Иван.
К ним еще подошли черти… Образовался такой кружок, в центре которого стоял злой Иван.
— Продолжайте! — крикнул Изящный музыкантам и девице. — Ваня, какую справку надо? О чем?
— Что я умный.
Черти переглянулись… Быстро и непонятно переговорили между собой.
