– Вот это да! – восхищенно сказал Брусилов.
А Дрон заплакал. С ним сделалась истерика.
– Не плачь, Микола, – сказал ему Сид. – поезжай-ка лучше за пределы экрана, да расскажи всему миру по Интервидению, что тут с тобой приключилось.
– Дураки, – сказал Микола, успокаиваясь, – нет уже никакого экрана. Пропал. Прямо отсюда можно на всю планету вещать.
– Доброе известие, – похвалил Брусилов. – Иди к нам. Налить тебе водки?
Через пролом в стене вошли в Полярный центр Норда прибывшие из Антарктиды Педро Уайтстоун с Аленой и Джиованни Пинелли с Ленкой.
– Развал империи! – съехидничал Педро, удовлетворенно оглядывая разрушения.
– Как знать, – усомнился Пинелли, – хотелось бы для начала пообщаться с ребятами из Научного центра зеленых.
– Так значит, всеобщее бессмертие? – сказал Брусилов, как только они сумели выпроводить уже слегка захмелевшего Миколу.
– Это еще с какой стати? – улыбнулся Конрад.
– Не понял. А как же ты?
– А я так же, как ты. То есть, неизвестно как.
– Ах, вот оно что…
– Именно, именно. Хочешь мою гипотезу? Точнее, она не моя, а Вэна, просто я ее к сегодняшнему случаю прилагаю. Они ставят над нами эксперимент. И никогда мы не поймем до конца ни их цели, ни их методы. Но стараться надо. Я очень старался. И вот меня наградили. Или наказали. Не знаю. Скорее всего ни то и ни другое. Не понять нам их.
– И почему экран пропал, тоже не поймем?
– Сам факт его исчезновения, думаю, будет для Пинелли серьезной подсказкой, но вот беда: мы же так и не знаем, почему этот экран возник. Есть только гипотезы, а окончательного ответа нет.
– А разве в науке вообще бывают окончательные ответы?
– Бывают, – сказал Конрад.
Брусилов помолчал. Потом спросил:
– Слушай, Сид, а они – это кто?
– Хороший вопрос, – грустно покивал Конрад. – Не люди. Я почти уверен, что не люди. И поэтому людям – в большинстве – на них наплевать. Люди должны решать свои проблемы, – он сделал паузу и выпил. – Вот появилась, например, проблема – твой любимый ЧКС, который ты так долго ото всех прятал. Теперь же каждый будет волшебником. Нет, не для твоих сибров – твои останутся тебе – для своих. А представляешь, каких еще штук напридумывают миллиарды землян. Куда там твой человекокопирующий! Вот они, брат, проблемы где.
– Но ведь можно и не давать людям оранжит, – сказал Брусилов.
– Можно, – согласился Конрад, – можно было и сибр не давать. Или нельзя? А, Брусилов? Проблемка столетней давности?
Брусилов молчал.
– То-то, – сказал Конрад. – Наливай.
Зкстремисты-анархисты Хантега Сантос и Артем Чайников, пользуясь обстановкой всеобщего беспорядка, сотворили перед входом в «Полюс» целый террикон из отрезанных голов Кротова, Китариса и Дрона. Такого в Норде не видели со дня его основания.
– Вы посмотрите на этих алкоголиков! – закричала Ленка, вошедшая первой, а потом целая шумная толпа ввалилась в кабинет Кротова.
– Па-асторони-ись! Па-асторони-ись! – протяжно, нараспев выкликали двое, катившие перед собой тележку с видеотрансляционной техникой.
– Исторический разговор двух бессмертных должна не только слышать, но и видеть вся планета, – провозгласил один из них.
– Что вы хотите сказать? – не понял Брусилов.
– То, что и сказал. Слушаем мы вас уже давно. Как только ушли Альтер и Шейла, мы с их любезного разрешения переключили подслушивающую аппаратуру, установленную здесь еще лет десять назад, на городскую радиосеть. Ну, а когда экран пропал, сами понимаете…
– Ох уж эти журналисты! Вторая древнейшая профессия. Сид, мы тут с тобою ничего лишнего не говорили?
– Лишнего, – наставительно произнес Конрад, – не надо говорить никогда и нигде.
На что мудрый Хао Цзы-вэн философски заметил:
– Если бы только можно было знать, что именно считать лишним.
– Действительно, – согласился Конрад. – Но я не намерен скрывать ничего. Итак, полагаю, в первую очередь, всех интересует бессмертие. С моей точки зрения, все в этом плане по-прежнему. Однако доктор Угрюмов считает, что в самом ближайшем будущем проблема бессмертия станет проблемой чисто юридической. Мне импонирует его оптимизм, меж тем на сегодняшний день нам известны лишь шестеро бессмертных.
– Шестеро?!– вытаращился Брусилов.
– Именно шестеро, – из-за стола поднялся Уайтстоун и раскланялся во все стороны. – Но, дамы и господа, товарищи, братья мои, я тоже совершенно не представляю, как это получилось. Я, правда, родился точно в день и час появления на Земле Апельсина. Но ведь не один же я такой. Разве только мое рождение совпало с прибытием Апельсина до секунды…
– Ой, Андрюшка, что это? – спросила Катя, кутаясь в пушистую белую шубку и показывая мохнатой варежкой в сторону горизонта. – Северное сияние?
– Нет, – сказал Черный, – это рассвет. Начинается день.
Они стояли на пирсе, студеные валы прибивали к берегу ледяную кашицу, а вдалеке, над торосами занималось яркое зарево. Слева от них мягко ткнул носом в бетон обшарпанный «башмак» старика Билла. Рыжий капитан в расстегнутом бушлате вышел на палубу, потянулся, выбил о перила фальшборта трубку и, набив, раскурил ее заново. Из кармана у него торчало горлышко бутылки, заткнутое газетой.
– Привет, Билл, – сказал Черный. – Знакомься: это Катрин.
– Привет, – отозвался Билл, почтительно склонив голову и представился: – Уильям Нурвик.
– Ух ты! – сказал Черный.
Билл отхлебнул из своей квадратной бутылки и предложил:
– Хотите?
– Давай, – согласился Черный, забираясь вместе с Катрин на борт «башмака». – Скоро пить бросаю.
– Да ну?!
– Точно. А вот ты, Билл, скажи, мечтал когда-нибудь стать бессмертным?
– Аск!
– Значит, будешь.
Старик Билл щурился от дыма и добродушно улыбался.
– Не веришь, – сказал Черный, передавая бутылку Кате. – А между прочим, Угрюмов сказал. На полном серьезе, по Интервидению. Вот только что.
– Иди ты! – сказал Билл.
– Точно, – подтвердил Черный. – Сидней Конрад искусственный оранжит сделал. Так что мы все теперь волшебники. Понял? А у тебя отличный бренди, Билл!
– Так значит, за здоровье старины Сида?
– И за твое здоровье, капитан! Кстати, а почему ты не вакцинирован?
– Я вакцинирован, – пояснил Билл, – но в возрасте шестидесяти одного года. Я, ребятки, выходец из зеленых. От зеленой партии к зеленому змию, – улыбнулся он.
А Черный подумал и не стал спрашивать, сколько же Биллу теперь лет.
