Прижмите вместе два карандаша, конец к концу. До тех пор, пока давление остается равномерным и уравновешенным, создается впечатление простого соединения концов карандашей. А теперь приложим небольшое усилие в той точке, где карандаши сходятся. Они выпадают из линии; они создают мощную равнодействующую, совершенно несоизмеримую с толчком, который нарушил равновесие, так можно повредить и костяшки пальцев. Равнодействущая находится под прямым углом к первоначальным уравновешенным силам; она доходит только до этих пор, а потом силы снова приходят в равновесие, несмотря на костяшки.
Мы живем в упругой вселенной; мгновенное нарушение равновесия ничтожно, так как уменьшенное напряжение поглощается бесконечностью. Равнодействующая как результат одного слегка нарушенного равновесия может быть использована для нарушения другого равновесия; такая цепь может простираться до бесконечности. К счастью, мозг знал, как не делать ошибок.
Он собрал свой аппарат быстро и умело. Длинный стол; большие и малые емкости с чистыми элементами; сложнейшее устройство с проекторами и рефлекторами, способными обработать любое излучение, которое может быть указано в кольцевом спектре, для соединения и приведения в нужное состояние основных материалов. На машине не было переключателей, индикаторов, шкал. Она была рассчитана на определенную работу и, как только была закончена, начала работать. Когда работа была сделана, машина была уже не нужна. Это была та самая машина, чье совершенство погубило цивилизацию мозга, несомненно, погубила другие и наверняка погубит новые цивилизации.
На поверхности стола появилась тень. По мере того как машина регулировала и проектировала смеси углерода, магния, кальция, возникали клетка за клеткой. Человеческий скелет был вдруг почти закончен, то есть почти человеческий скелет. Мозг не тратил время на ненужные детали и, если отсутствовали некоторые позвонки, а затем аппендикс, миндалины, синальные полости и мышцы, отводящие пальцы, и, наоборот, добавились более нежные ребра, то это было только в интересах логики. Кровеносные сосуды оставались плоскими, а их внутренние поверхности вместе сжатыми, пока тело не было полностью закончено и готово к кровообращению. «Новорожденный» появился на свет с полным желудком; он начал функционировать задолго до того, как подготовился принять мозг.
Тело продолжало принимать заданную форму, а тем временем мозг расположился в углу комнаты и обдумывал дальнейшие действия. Он знал строение тела и создал его. Теперь он выяснял причины, объясняющие такое строение, и рассчитывал его функции. Слух, зрение на свету, общение путем колебания тканей, степень телепатии, органы равновесия, возможные и вероятные умственные и физические рефлексы — все эти первичные элементы были тщательно продуманы и запечатлены в этом непостижимом мозге. Осмотр тела или просто взгляд на него были абсолютно не нужны. Он спланировал его, и оно должно быть именно таким, как запланировано. А если он хотел изучить какую-то часть до того, как она формировалась, он всегда мог рассчитывать на свою память.
Наконец тело было закончено. Это было молодое, сильное и благородное создание. Оно лежало, дыша глубоко и размеренно, под широким интеллектуальным лбом излучали бледный свет идиотизма глаза. Твердо билось сердце, и, по мере того, как клетки приспосабливались друг к другу, легкое биение в левом бедре то появлялось, то исчезало. Волосы брюнета блестели и имели ярко выраженный треугольный выступ на лбу. Линия волос делила голову на две части, причем верхняя часть служила откидной крышкой, которая пока была полностью открыта. Серое вещество головного мозга было совершенно готово к приему закутавшегося в металл создателя.
Он приблизился к голове стола и устроился в открытом черепе. Секунда, и крышка захлопнулась. Длительное время молодой человек, а именно таким он и стал теперь, лежал неподвижно — мозг проверял различные органы температуру, давление, равновесие и зрение. Медленно поднялась и опустилась правая рука, потом левая, затем одновременно поднялись и свесились через край стола обе ноги — молодой человек сел. Он помотал головой и пристально посмотрел вокруг своими быстро яснеющими глазами, неуклюже повернул голову и встал на ноги. Колени слегка подгибались; он судорожно ухватился за стол, даже не сгибая пальцев — об этом он еще не думал. Открылся и закрылся рот, он ощупал языком внутреннюю часть рта, губы и зубы.
«До чего же неуклюже!» — подумал он, перемещая вес тела сначала на одну, а затем на другую ногу. Он согнул руки в локтях и кистях и осторожно подпрыгнул вверх-вниз.
«Агх! — сказал он дрогнувшим голосом. — А-а-а-гх-ха-агх! — Он прислушался к звукам своего голоса, завороженный этим новым способом самовыражения. — Ка. Па. Та. Са. Ха. Га. Па. Ре, — сказал он, пробуя возможности язычных, горловых, шипящих, палатальных, губных звуков поодиночке и в сочетании. — Хо-о-о-о-оуи-и-и-и!» — выл он, пробуя непрерывные модуляции, от низкого до высокого тона.
Он неуверенно доковылял до стены и, держась за нее одной рукой, начал ходить по комнате взад и вперед. Вскоре необходимость в опоре отпала, и он стал передвигаться самостоятельно; он все прибавлял и прибавлял скорость и наконец начал бегать по кругу, при этом издавая странные возгласы. Ему было несколько неприятно, когда он обнаружил, что такая неистовая деятельность заставила быстро биться сердце и затруднила дыхание. Хрупкие создания эти двуногие. Он уселся на стол, часто и тяжело дыша, и начал проверять органы вкуса и осязания, мышечную, словесную, слуховую и зрительную память.
Чонси Томас был аристократом. Никто и никогда не видел его в заплатанных штанах и ботинках, требующих починки. Но увидит, горько размышлял он, если в скором времени ему не удастся что-нибудь стащить для своего гардероба. «Вот дьявол! — бормотал он. — И всего-то я прошу есть три раза в день, приличную одежду, жилье и прочее, без всякой работы. Эх! А они мне твердят, что для этого надо работать. Не стоит. Просто не стоит того!»
У него были все права, чтобы быть злым, думал он. Его не только спустили по трем лестничным маршам самой фешенебельной гостиницы города и только за то, что он спал на лестничной площадке, но и сунули в тюрьму. Разве ему удалось отдохнуть в тюрьме? Не удалось. Они заставили его работать. Его заставили белить камеры. Вряд ли это было справедливо. А потом его выгнали из города как последнего бродягу. Это было несправедливо. Ну и что, что он попался в девятый раз? «Придется найти другой город», — решил он. Он раздумывал над словами шерифа о том, что если его еще раз застукают, то шериф пришьет ему убийство, даже если для этого ему придется убить одного из своих помощников.
