— Вы знали, когда надо отправиться на поиски Хорхе. Или, может быть, тех, кто его знал. С чего это вдруг?
— Я… я сейчас уйду.
— Не уйдете, если не совсем дурак. Одна из тех, кто его знал, — тоже нелегал. Может быть, вы хотели использовать это, чтобы заставить ее молчать?
— Это лишь ваши предположения…
— Не совсем, судя по вашему лицу. Нет, вы на кого–то работаете. На какого–то влиятельного человека.
— Мои клиенты и дела…
— Являются секретом ФБР, знаю.
— Я абсолютно уверен, что мои действия абсолютно законны.
Маккенна ухмыльнулся и от души шлепнул по «дипломату» ладонью. Юрист подскочил, выпучив глаза, и снова оказался на школьном дворе во время переменки.
— Я… у меня отношения «клиент — адвокат», которые по конституции…
— А как насчет Библии?
— …требуют, чтобы вы уважали их.
— Следующий мертвец будет на вашей совести, адвокат.
Юрист еще крепче прижал к груди чемоданчик и кивнул, уставясь в пол с таким видом, как будто видел его впервые. Он тихонько вздохнул, полный безнадежного отчаяния.
Сейчас Маккенна использовал метод, разработанный им годы назад, когда он понял, что юристы — это сплошной треп и никаких мускулов. «Добрый коп и злой коп» давно стали штампом, да только адвокат все ждал, когда же появился добрый коп, но тот все не появлялся.
Адвокат шагнул в сторону, как только Маккенна ему позволил.
— Подумайте лучше, кого вы решили представлять. Кстати, кто это может быть?
— Мой клиент…
— Нет, я другое имел в виду. Кого? Чьи интересы?
— Я… я не понимаю, что вы имеете в виду. Я…
— Вы знаете больше, чем сказали. Этого я и ожидал. Но вам все равно следует думать о том, что вы делаете. — Озорная улыбка. — Всем нам следует.
— Слушайте, мы ведь можем решить все по–хорошему…
— Попробую быть вежливее, если вы попробуете быть умнее. Маккенна сунул в нагрудный карман пиджака Темных Очков свою визитку:
— Позвоните мне. Если я узнаю то же самое раньше вас и окажется, что вы про это знали… Тогда пощады не ждите, правозащитник. Ни на грош.
Маккенна шагнул в сторону и дал адвокату сбежать со школьного двора. Тот умчался, не обернувшись.
Начальник Маккенны откинулся на спинку кресла и нахмурился.
— И вы так поступили, потому что?..
— Для начала потому, что утопленники со странными шрамами не привлекут внимания ФБР без причины.
— Для начала не очень–то много.
— Медэксперт сказал, что не может идентифицировать следы небольших проколов. Как и то, из–за чего появились те странные рубцы.
Шеф кисло улыбнулся:
— Сами знаете, чего стоят вещественные доказательства. Они должны укладываться в полную картину преступления.
— А ее у меня нет.
Шеф развел руки. Манжета соскользнула, обнажив часть татуировки на руке — колючую проволоку розового цвета.
Маккенна где–то прочитал, что эксперт — это человек, совершающий все возможные ошибки в узкой области. А умный человек — это тот, кто совершает их в разных областях. Предполагалось, что это смешно, но для шутки это было слишком близко к истине.
Поэтому в тот вечер он проследил своего старого приятеля Бадди Джонсона от работы до самого дома. Бадди любил простые радости жизни и первый час провел в баре. Потом вышел на улицу покурить травки. Было уже темно, и Бадди аж подскочил, когда Маккенна внезапно направил луч фонарика ему в глаза.
— Ого, а сигаретка–то пахнет странновато.
— Чего? Ты кто такой?
— Наверное, свет очень яркий? А ты что, не узнаешь меня по голосу?
— Какого… Послушай, я…
Маккенна бросил фонарик, чтобы отвлечь его, скользнул ему за спину и надел на Бадди наручники.
— Немного прокатимся.
Маккенна провел Бадди по грязному переулку и усадил в его же кабриолет. Немного пыхтя, но чувствуя себя отлично, Маккенна пристегнул Бадди ремнем безопасности к пассажирскому сиденью. Затем быстро проехал пару миль и свернул к автомойке. Все ее работники уже находились на улице, собираясь закрывать лавочку. Когда они подошли, Маккенна показал им значок, и они сразу побледнели. Все нелегалы, разумеется, и не знают английского. Но значок этот они, разумеется, знали. И сразу испарились, как роса после восхода солнца.
Даже с наручниками за спиной Бадди все пытался что–то сказать.
— Забыл, как проколол мне шину?
Маккенна сильно врезал ему по носу, пустив кровь, и Бадди заткнулся. Маккенна загнал машину на моечный конвейер и подошел к панели управления. Надписи на кнопках были на английском, некоторые слова на потертом пластике исчезли. Она набрал «СУПЕРЧИСТКА», «ГОРЯЧИЙ ВОСК» и «ЛЕГКАЯ ПОЛИРОВКА». Потом усмехнулся и отправил Бадди в путь.
Зашипели шланги высокого давления. Большие черные щетки опустились на открытые сиденья и с рокотом завертелись, начищая Бадди. Он завопил, его сильно шлепнули большие пластиковые листы, и вопли оборвались. Маккенна вырубил машину, щетки поднялись. В наступившей тишине было лишь слышно, как падают капли на кожаные сиденья.
Маккенна окликнул Бадди и подождал. Ответа не последовало. Маккенна видел откинутую назад голову Бадди. Не потерял ли тот сознание?
Подумав о двух утопленниках, Маккенна нажал кнопки снова.
Щетки едва начали раскручиваться, как из машины донесся пронзительный вопль. Маккенна выключил мойку. Щетки поднялись. Маккенна неторопливо зашлепал по лужам к машине.
— Ты впервые в жизни почти чистый, Бадди. А теперь я дам тебе шанс стать совсем чистым. Облегчи душу, расскажи мне все.
— Я… им это не понравится. — Из уголков его выжидательно открытого рта текла слюна. Глаза закатывались — он был на грани обморока.
— Просто расскажи.
— Им это действительно не понравится…
Маккенна развернулся и направился к панели управления. Жалобное и подвывающее всхлипывание подсказало ему, что можно повернуть обратно. Всегда можно точно определить, когда человек сломался окончательно.
— Куда они плавают?
— Почти до Чандлера.
— До островов?
— Да… далеко… почти всю ночь. К нефтяным вышкам… тем, сломанным.
— Кого вы туда возите?
— Центавров. Обычно одного, иногда двух.
— Одних и тех же?
— Почем я знаю? Для меня они все одинаковые. Питскомб, тот чуть задницу не лизал и центаврам, и федералам, что были с ними, так и он их различить не может.
— Питскомб имеет отношение к смерти Этана?
— Мужик, я в ту ночь не работал.
— Черт. А что другие парни об этом говорили?
— Ничего. Я только знаю, что в одну ночь Этан был на корабле, а на другой день не пришел на работу.
— Кто еще был с центаврами?
— Только федералы.
— Для чего вы выходили в море?
— Не знаю. На борту было что–то в больших пластиковых мешках. А команда уходила с палубы примерно так на час, пока мы кружили вокруг тех раздолбанных нефтяных вышек. ФБР и центавры оставались на палубе. Хрен его знает, чем они там занимались. А потом мы шли обратно.
Маккенна снял с Бадди наручники и помог ему выбраться из машины. К его удивлению, Бадди держался на ногах хорошо.
— Знаешь Хорхе?
— Кого? А, этого мокроспинного?[3]
— Его самого. Ты сейчас тоже мокроспинный.
— Что? А, это… — Бадди оценил шутку и, надо отдать ему должное, ухмыльнулся. — Слушай, не сажай меня за травку, и мы в расчете, согласен?
— Ты джентльмен и грамотей, Бадди.
— Чего?
— По рукам. С завтрашнего дня не суй свой нос в эти дела, или я снова привезу тебя сюда, чтоб почистить.
Бадди потупился:
— Знаешь, а ты прав. Пора начинать честную жизнь.
— Со мной ты был честен уже сейчас.
Они даже пожали друг другу руки.
Когда Маккенна свернул на засыпанную устричными раковинами дорогу, в его мусорнике рылся енот, обходящий свои владения. Он шуганул его, затем бросил в мусорник арбуз, который уже начал портиться.
Потом он сидел на крыльце, потягивал каберне и приходил в себя после эмоций на автомойке. Жена как–то сказала ему, что, пройдя все этапы служебной карьеры — сперва рядовой патрульный, потом работа в полиции нравов, потом отдел борьбы с мошенничествами и, наконец, отдел по расследованию убийств, — он стал жестким человеком. А он никогда не говорил ей, что, может быть, ее долгая болезнь заставляла его быть дома тихим, настороженным и подозрительным… Но в конце концов скорее всего верны оказались обе причины. Его никогда не интересовали светские разговоры, зато он овладел способностью убеждать свидетелей раскрываться.
Сейчас, обработав Бадди, он почти ничего не испытывал. Он проделал это со смутным интуитивным ощущением, что парню необходима пробуждающая встряска. Да, конечно, но пошел он на такое больше из–за того, что его в этом деле явно блокировали. А он не мог выпустить его из рук. Возможно, оно помогало ему заполнить внутреннюю пустоту, которую он ощущал без стыда или чувства утраты, не как отсутствие, а как полое пространство — открытость, из–за которой вздохи ветра и плеск волн были для него не всего лишь фоном, а самой жизнью, проходящей, пока большинство людей игнорирует ее, забалтывает, пытается удержать и пригвоздить ее словами. И на закате, сидя на покоробленных досках своего причала, он вслушивался, как дышит во сне планета. Мир, никогда полностью не раскрывшийся, планета со странностью внутри.
